Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология

…Идешь по Риму. Наизусть. Всех таинств причастясь его.
В гробу видавши этот Рим когда еще… И бешенство
сужает белые зрачки, и с закушенною губой
на город щуришься, что мы, что так любили мы с тобой:
на всю двусмысленность его объятий – хваток-наизлом,
на кодлу «rerum dominos», на них, стоящих за углом,
прекраснолядвийных рабынь, чьим тушкам достает страстей
меж унижением своим и тошной волею своей.
«Какая гадость! – пишешь ты: какая низость! сколько лет
дышу я воздухом тюрьмы, которой и названья нет!..»

…А вкус «кастельского» уже претит пресыщенным устам?
увял букет? вин аромат лелеять нёбо перестал?
и намозолил бельма Тибр? Джаниколо у нас пустырь?
базар провинциальный? А – когда и вспоминаешь ты —
как пировали напролет на холме «Рафаэля» при
игре на кровлях городских лучей медлительной зари,
как слепо столбенели пред каскадов водяной резьбой,
как папских скиснув… – говоришь: «Мы были молоды с тобой».

…Ты Константиновой стопы прожилки счел б и в темноте.
Не харч в трактирах смаковал – трактирных пиршества
страстей!
Ты слышал грай ворон в речах политиков и, как с листа,
читал по рылам, что маразм вписали подлость и тщета,
когда, напротив их гнезда в «Мороженом “Джолитти”», мы
подглядывали их возню из подворотен полутьмы.

«…Не-кро-поль» – медленно цедишь со всей гадливостью,
давно
отворотившись к городам отдохновенья сердцу, но
ты ль не сходил за своего в шатре роскошной голытьбы,
то Вечность на песке времен раскидывает, чьи столбы
в рост божествам – Агафье, глаз ее слезинкою горит —
и – Эрос Буйствующий… Взгляд стекает в боен лабиринт,
где страждут пилигримы. Но – причастны к тайне счастья мы:
«Рискуй украсть!» – чему залог – наше цветенье средь зимы!

…Да! одиночество – болезнь, но несмертельна эта боль.
В рассвета пепле, да склонит тень Эвридика над тобой!
скует дыхание, распнет среди простынной белизны,
но – ты, тоскуя, вспомнишь Рим прелестный наш,
где даже в сны
врывался город-Властелин Неулестимый, чья рука
при склоне дня над головой вздымала монументы, как
секиры, он – сокрывший лик под рябью ста карикатур —
Рим – весь во всем и весь нигде, как по изгнании – Сатурн!

…И тот ночной концерт в саду, когда, при факелах горя,
и – от предчувствия! – лицо цвет принимало янтаря,
и как всегда полувсерьез шептал ты, вспоминая ту,
трамвайной незнакомки «ах, божественную красоту»…

…О, как терзает нежный слух квартет потасканных бродяг,
бродячих музыкантов, что поют на мертвых площадях,
(однако, с наслаждением мурлычешь их мотивчик, да?) —
еще бы! римлян сучью кровь – ты презирал ее всегда…

…Ты охолопел. Виртуоз Посланий-В-Склянках-По-Водам!
Рим – барин твой! А ты ему настолько душу запродал,
что трусишь, что твоя хвала простая Риму так проста,
что слух плебейский не почтят твоей духовности уста!

или любовь так велика твоя к нему, что стала всей
твоею жизнью? и – нельзя! как только обожраться ей?
и что любовь самим должна тобою быть осквернена?
и только через скверну путь в мир из Горчичного Зерна!

…Ты – прав. Не принесли года свободы мне и счастья – нет!
И все еще привержен я пристрастьям юных наших лет.
Но тыще бесов дав приют в себе, я не менял лица,
но не осмеливался сам рубить наотмашь, до конца

по тонкой паутине над провалом черной пустоты;
как Гулливер!.. Чтоб боль! чтоб боль! чтобы – от шеи
до пяты!..
чтоб шорох боли в волосах!.. чтоб кожей всей своей: я – жив!

Иегуда Амихай

(1924–2000)

От переводчика

Иегуда Амихай – самый знаменитый поэт современного Израиля. При личном знакомстве он производит впечатление сдержанного, даже тихого, очень воспитанного и скромного господина. Тем не менее его очень много. Он занимает много места в Израиле, в культурном пространстве страны. Иегуда Амихай – поэт страны, признанный страной.

Он не герметический гений, гений поэзии послезавтра или никогда.

Он не имперский, бронзовеющий на глазах, певец истории и государства.

Не элитарный поэт (узкий кружок своих…). Амихай – поэт-демократ. Он для всех.

По-моему, Амихай не рискует в стихе. Поэтический темперамент не понуждает его к прогулкам по канату, не чреватым падением лишь при полной вере в наличие этого волоска над бездной. В этом смысле Амихай похож на Бродского – прочностью и безрисковостью поэтики, традиционализмом.

Содержание стихов Амихая – поэзия, увиденная и нащупанная в миру, в бытии, метафизика ему не чужда, она не объявлена, но дает о себе знать холодком, метафизическим сквознячком его стихов. Но стихи эти открыты для прочтения и соучастия, открыты читателю, выданы современникам на сопереживание.

И при этом его поэзии свойствен аристократизм. Того толка, когда за простотой изъяснения стоит изысканность речи, добротная, джентльменская ясность – ясное сознание.

Натравить хищные воспоминания

Сегодня я думал о ветре в твоих кудрях,
о том, насколько раньше тебя я пришел в этот мир,
о вечности, куда я раньше тебя уйду.

О пулях, нашедших не меня на войне,
А моих однополчан,
которые были лучше, чем я,
потому что не продолжили жизнь, а я жил,

о том, как ты стоишь летом голая перед плитой,
и о том, как, прищурясь, пытаешься дочитать страницу
при последних лучах уходящего дня.

Смотри: мы получили больше, чем жизнь.
А теперь надо взвесить все, все оценить в тяжких снах
и натравить нашу хищную память на то,
что есть «настоящее