Каково же значение факта? Сторонники постмодернизма были не первыми, кто отрицал, что знание фактов является истинным знанием. Это уже ставил под сомнение Гоббс, и вскоре к нему присоединится Юм; в любом случае все мыслители прошлого, вплоть до Калверуэлла (включая его), были знакомы с аргументами, доказывавшими ненадежность эмпирического знания. Тем не менее, несмотря на все эти аргументы, мы, современные люди – фактически постмодернисты, – доверяем фактам. Без фактов не может быть достоверного знания. Для подтверждения факта нужны вовсе не книги как материальные объекты, а источники, которые не меняются день ото дня, и именно книги являются ярким примером такого источника. Если вы цитируете книгу (или скан книги в интернете), то нет никакой необходимости указывать «цитируется по…», поскольку текст остается неизменным, независимо от способа, которым вы получаете к нему доступ. Именно неизменность текста делает книгу неизменяемым мобилем, и именно неизменяемые мобили требуются для того, чтобы факты сохранились и в эпоху, которая придет на смену книжной.
8. Эксперименты
Открытие барометра преобразило физику, точно так же как открытие телескопа преобразило астрономию… В истории науки, как и в истории государств, есть свои революции… с той существенной разницей, что революции в науке… успешно достигают своих целей.
Винченцо Антинори. Заметки об истории (1841){674}§ 119 сентября 1648 г. Флорен Перье, зять французского математика Блеза Паскаля, в сопровождении группы местных дворян из Клермон-Феррана поднялся на вершину вулкана Пюи-де-Дом в Центральном массиве на юге Франции[223]{675}. Внизу, в монастырском саду, они оставили перевернутую трубку, погруженную в чашу со ртутью. Высота ртути в трубке составляла чуть больше 26 дюймов (они измеряли высоту в pouces, или дюймах, но французские дюймы были чуть больше английских). Поднявшись на высоту 3000 футов (по их подсчетам), они установили еще один барометр (именно так мы называем этот инструмент; само слово во французском и английском языках появилось в 1666 г., а в английском ему годом раньше предшествовало слово «бароскоп»). На вершине горы высота ртути в трубке оказалась меньше (разница составляла более 3 дюймов), чем в монастырском саду; неоднократная разборка барометра и установка его в разных местах на вершине давала тот же результат. По пути вниз они несколько раз повторили эксперимент, находясь ближе к подножию горы, чем к вершине: ртуть опускалась на дюйм ниже, чем в монастырском саду. Один из опытов проводил господин Монье. На следующий день тот же самый эксперимент повторили у основания и на верхушке колокольни собора в Клермоне: разница была маленькой (около двух десятых дюйма), но поддающейся измерению. Паскаль, узнав о последнем эксперименте, повторил его несколько раз с самыми высокими зданиями Парижа и поспешил опубликовать о них отчет. В 1662 г. Бойль, описывая эти события, назвал эксперимент на Пюи-де-Дом experimentum crucis, решающим экспериментом, который утвердил новую физику{676}. И действительно, это был первый эксперимент, удостоившийся подобной похвалы, впоследствии ставшей знаменитой благодаря Ньютону, который обратился к этой фразе, описывая свои опыты с призмой, доказавшие, что луч белого цвета состоит из целого спектра цветных лучей{677}.
Это первый «настоящий» эксперимент, предполагающий тщательно разработанную процедуру, верификацию (имеются наблюдатели, которые подтверждают надежность сообщения), повторение и независимое воспроизведение, за которым следует быстрое распространение{678}. Эксперимент должен был ответить на вопрос: существует ли естественное сопротивление, препятствующее образованию пустоты в конце трубки (поскольку, как утверждал Аристотель, природа не терпит пустоты), или высота ртути (а значит, и размер пустого пространства) зависят только от веса воздуха? Изобретателем этого эксперимента всегда считался Паскаль, но философ Рене Декарт утверждал, что именно он предложил идею Паскалю, а их общий друг Марен Мерсенн пытался организовать точно такой же эксперимент, но Паскаль его опередил. (Мерсенн не мог получить достаточно длинные и прочные стеклянные трубки, «герметично запаянные» с одного конца, хотя, по всей видимости, обратился к тому же поставщику, у которого не возникало трудностей с их изготовлением, – возможно, Паскаль скупал все изготавливаемые трубки)[224].
Результат эксперимента не вызвал сомнений: высота ртути определялась весом воздуха. Однако ученые спорили, действительно ли пространство в верхней части трубки является пустым: Паскаль придерживался именно этой точки зрения, тогда как Декарт считал, что оно заполнено невесомым эфиром (без которого, утверждал он, свет не мог бы проходить от одной стороны трубки до другой), способным проникать сквозь стекло, а друзья Паскаля, Мерсенн и Роберваль, – что пространство заполнено разреженным воздухом. Обычно говорят, что Паскаль был прав, а Мерсенн и Роберваль ошибались, но на самом деле правы были все: пространство в конце трубки – это, в сущности, вакуум, но в нем действительно есть немного воздуха при чрезвычайно низком давлении{679}. Интерпретация эксперимента Паскалем прямо противоречила утверждению Аристотеля, что природа не терпит пустоты.
Если у нас действительно есть нечто, чего не было у исследователей той эпохи, то хорошим кандидатом на это будет эксперимент. Как мы видели в последней главе, не всегда легко определить порог, когда можно сказать, что культура «обладает» чем-то, но в этом случае полезным маркером обычно служит язык. В меньшей степени это относится к экспериментам. В классической, средневековой и современной латыни слова experientia и experimentum («опыт» и «эксперимент») в общем случае являются синонимами, и во всех современных языках значение обоих слов первоначально соответствовало латинскому{680}. В современном английском языке существует четкая разница между experience и experiment: пойти на балет – это experience, а Большой андронный коллайдер – experiment. Но это различие появлялось медленно и окончательно оформилось только в XVIII в. Поиск в Оксфордском словаре дает 1727 г. в качестве даты, когда глагол experiment использовался в значении experience, и 1763 г., когда существительное experience последний раз использовалось в значении experiment. Нечувствительные к этому изменению значения, ученые нередко переводят слово experimentum в латинских текстах как «эксперимент», зачастую создавая абсолютно ложное впечатление о его значении, которое в большинстве случаев – «опыт».
Нечто подобное современному разграничению, однако, можно найти у Фрэнсиса Бэкона, поскольку он выделял два вида опыта: знание, приобретенное случайным образом (по стечению обстоятельств), и знание, приобретенное сознательно (путем «эксперимента»)[225]. Однако согласно этому определению поход на балет является экспериментом, а информация, что кресла неудобные, а напитки в буфете дорогие, – это случайный опыт. Более того, было бы неправильно думать, что Бэкон является сторонником экспериментальной (в нашем понимании) науки, в отличие от науки опыта. Он полагает, что эксперименты могут стать источником опыта и поставлять важную информацию, но критикует Уильяма Гильберта за изучение магнита посредством узкой экспериментальной программы, которая сосредоточена только на магнитах: «Невозможно успешно исследовать природу вещи в самой вещи; исследование должно быть расширено, чтобы стать более общим»{681}. Гоббс, со своей стороны, проводит четкую границу между экспериментом и опытом, но не так, как мы. Для него
