Почему слово «факт» стало таким популярным среди английских философов? Стандартный ответ звучит так: факт приобрел вес в 1660-х гг. потому, что воплощал способ завершить споры (или избежать их); в обществе, разрываемом гражданской войной, натурфилософы искали дорогу к согласию, к окончанию дискуссий{629}. Я уверен, что это правда; и действительно, Джозеф Гленвилл в своем трактате «Тщета догматизма» (1661) настаивает, что главное достоинство новой философии заключается в том, что она положила конец спорам, хотя во Франции, как мы видели, слово «факт» не положило конец спорам о янсенизме, а только подлило масла в огонь. Факты могут вызывать споры, а не только разрешать их{630}. В любом случае мой рассказ требует некоторых подробностей. Гоббс так и не был принят в Королевское общество – объяснению причин этого посвящена обширная литература{631}, – но Дигби, Чарлтон и Бойль, читавшие ван Гельмонта, были в числе его первых членов. Простое объяснение заключается в том, что слово «факт» стало значимым благодаря их влиянию; будь состав первых членов Королевского общества иным, ученые, возможно, продолжали бы обсуждать «явления», а не «факты», и факт занял бы свое место в английском языке только в XVIII в., как это произошло с немецким языком.
Но если Гоббса не приняли в Королевское общество, не могло ли слово «факт» также остаться за порогом? Разве оно не было опасным словом, слишком тесно связанным с Гоббсом и сомнительными историями о симпатической магии, которые рассказывал Дигби, – человек, которого другой член Королевского общества, Джон Ивлин, называл отъявленным мошенником?{632} Разве это слово благодаря Паскалю не ассоциировалось с полемикой на религиозные темы, которой члены Королевского общества твердо решили избегать? Проще всего сказать, что члены Королевского общества были знакомы с тем, как Бэкон использовал это слово на латыни. Однако нет ни малейших признаков – ни одного свидетельства, – что это обстоятельство произвело на них впечатление, и Спрэт продолжал критиковать Бэкона за подход к вопросам доказательства{633}. Бэкон явно не был для них примером.
Возможна еще одна причина, почему слово «факт» внезапно завоевало такое признание. В конце 1661 г. Томас Солсбери, библиотекарь маркиза Дорчестерского, опубликовал первый том своего труда «Сборник математических работ и переводов» (Mathematical Collections and Translations), который содержал первые переводы на английский сочинений Галилея: «Диалог о двух системах мира», «Две новые науки» и «Письмо к Кристине Лотарингской». Книга эта редкая, и читали ее немногие, однако эти немногие часто встречали слово «факт» в переводах Солсбери, и особенно в «Письме». В начале того же года Джозеф Гленвилл опубликовал «Тщету догматизма», в которой критиковал Гоббса и хвалил Дигби, используя фразу «вопрос факта»{634}. Он также пересказал парадоксы из «Двух новых наук» Галилея, относящиеся к движению колеса, и суммировал аргументы Галилея в пользу движения Земли, подталкивая читателей к тому, чтобы они сами прочли «Диалог». Поскольку достать латинское издание «Диалога» было очень трудно, а издание на итальянском считалось настоящей редкостью, Гленвилл, вероятно, знал, что вскоре должен появиться перевод на английский, и возможно, даже видел переводы Солсбери. Не исключено, что именно Галилей в переводе Солсбери сделал приемлемым то значение слова «факт», в котором его использовал Дигби{635}.
Естественно, Галилеем интересовалась и другие члены Королевского общества, а не только Дигби. Чарлтон в значительной степени опирался на его работы, защищая эпикурейскую натурфилософию в книге «Физиология Эпикура, Гассенди и Чарлтона» (Physiologia Epicuro-Gassendo-Charletoniana), вышедшей в 1654 г. Бойль очень хотел продемонстрировать, что полированные мраморные пластины перестанут сцепляться в вакууме, потому что так утверждал Галилей{636}. Ивлин предложил, чтобы Королевское общество взяло себе герб с изображением двух скрещенных телескопов, увенчанных четырьмя спутниками Юпитера, открытыми Галилеем{637}. Джон Уилкинс, деливший с Генри Ольденбургом пост секретаря Королевского общества, был автором двух работ, в которых утверждалось, что Луна похожа на Землю, а Земля является планетой. Именно Уилкинс редактировал «Историю» Спрэта, в которой подробно рассказывается об открытиях Галилея[219].
Таким образом, «Сборник математических работ и переводов» Солсбери мог стать ключевым в успехе слова «факт»; книга спасла «факт» от Гоббса и ван Гельмонта, от лезвийной мази и симпатического порошка, от покрытых шерстью младенцев и непорочного зачатия. Она также спасла его от Паскаля и религиозных споров. Она придала этому слову респектабельность. Ответ на вопрос: «Кому мы обязаны появлением слова «факт» в английском языке?» – теперь выглядит так: возможно, Монтеню, Галилею, Бэкону и ван Гельмонту (хотя их работы написаны на французском, итальянском и латыни), определенно Гоббсу, Дигби и Чарлтону, явно Паскалю и, наконец, возможно, Солсбери как переводчику Галилея. Именно это сложное и неоднозначное наследие приняло Королевское общество, когда использовало это слово в своем уставе. А какова же роль Бойля? Подобно Дигби и Чарлтону, он читал ван Гельмонта, и поэтому слово «факт» естественным образом появилось в его трудах. Но, в отличие, от них, он не был пионером его использования и ждал, пока оно станет респектабельным, чтобы расширить его применение на новые области. Здесь, по всей видимости, он был ведомым, а не лидером.
Таким образом, слово «факт» в современном значении укоренилось в английском языке только после 1661 г., тогда как во французском языке это слово ассоциировалось в первую очередь с янсенизмом. Но без Дигби и Чарлтона, который оказался в нужное время в нужном месте, без быстрого перевода Паскаля и без перевода трудов Галилея, сделанного Солсбери, культура факта в Англии могла возникнуть на сто лет позже, и нет никакой гарантии, что по части одержимости фактами англичане бы на целый век опередили немцев. А французы, несмотря на диспут вокруг «Августина», могли бы остаться в старом мире доказательств и убеждения, дедукции и опыта, истины и мнения. Без факта новая концепция знания, основанного на свидетельствах, а не на авторитете, могла бы получить только такую непоследовательную и ненадежную поддержку, какую она получила от делла Порты.
Но слова и концепции – это разные вещи. Слово «факт» почти ничего не говорит нам об установлении и опровержении фактов. В отличие от астрономии во всех других областях научных исследований это слово соединяется с концептуальной революцией{638}.
Согласно стандартным принципам обучения в эпоху Возрождения, существовали две главные разновидности аргументов: опирающиеся на логику и опирающиеся на авторитеты. Под общим понятием «авторитет» объединялись самые разные аргументы: основанные на «традициях, общественном мнении, свидетельствах
