Как все начиналось

– Природа, – загадочно протянул Пан и поковылял по направлению к густым с большими круглыми листьями придорожным кустам.

Я постелила белую тряпицу и начала раскладывать припасы: крынку с квасом, половину каравая, колбасу, кусок сыра, вяленое мясо, вареные яйца и пяток огромных румяных яблок.

Ваня сел рядом и отломил кусок от каравая. Только он начал жевать, как из кустов донесся громкий голос:

Приветствую тебя, о странник одинокий,
Нужду свою справляющий в кустах,
Подвинься, дай присяду с тобой рядом.

– Чего?! – раздался гневный крик гнома. – Вали отсюда, я их сам облюбовал!

Постой же, ты скажи мне честно и понятно,
Ну разве же тебе не скучно одному?
Как весело, как здорово, приятно
В компании справлять свою нужду!

– Да что ты ко мне привязался, стихоплет чертов? Откуда ты взялся-то вообще, да что ты на меня так смотришь?

Через мгновение из кустиков показался Пан, поспешно застегивающий ремень на штанах. Его бородатое и пунцовое от ярости лицо перекосило.

– Нет, ну вы видели это? – заорал он как ужаленный. – Даже в туалет спокойно не дают сходить, уж выбрал самые темные кусты, а там этот гад притаился и ждет.

– Кто?

– Да чучело это страшное. Маньяк недобитый!

Тут в подтверждение его слов из кустов вышел замечательной внешности субъект. Лицо его было испещрено морщинами, густая седая борода спутана, длинные, также седые волосы стянуты пурпурной лентой в тонкий крысиный хвостик. Худое костлявое тело завернуто в синюю простыню до колен, наподобие тоги, подвязанной на поясе, портов видно не было– торчали только пыльные ноги, обутые в потрепанные сандалии. Он встал в картинную позу, продемонстрировав нам орлиный профиль с крупным горбатым носом.

Я открыла рот от изумления. Такое чудо надо было поместить или в Стольноградский музей исчезающих видов или в дом для душевнобольных. Он повернулся ко мне, окинул меня величественным взглядом и молвил, жестикулируя одной рукой, второй придерживая простыню, чтобы та не соскользнула с худых плеч:

О, дева юная, прекраснее тебя
Не видел никого на белом свете!
Ты держишь на руках свое дитя,
А я пою тебе о лете.

Все-таки дом для душевнобольных, – поставила я диагноз и поскорее действительно прижала Анука к груди. Ну на всякий случай, мало ли что может быть!

– Я вижу: собираетесь обедать, – продолжал незнакомец. И собираешь, дева, ты к столу. – Тут он замолчал, надул щеки и покраснел.

– Совсем не складно, – заявил разозленный Пантелей.

– Это все из-за тебя, рассадник заразы, – взвился поэт и даже поднял вверх палец, демонстрируя, как он раздражен этим обстоятельством, – ты, гном, меня с рифмы сбил, это теперь надолго! А вы кушать будете, да? – Он посмотрел на стол с щенячьим восторгом и громко сглотнул.

Я молча кивнула, стараясь прийти в себя, и следила за тем, как незнакомец подходит к импровизированному столу и водит носом, как жалом. Мужик, не дождавшись приглашения, шустро сел на траву, отломил от краюхи хлеба, отхлебнул из крынки с квасом и начал энергично жевать. Ваня, не донеся до рта кусок сыра, ошалело уставился на незнакомца.

– Да вы присоединяйтесь, не стесняйтесь, – с трудом произнесла я.

– Вы тоже угощайтесь, – предложил он нам как гостеприимный хозяин, приятно улыбаясь.

От такой наглости у Пана отвисла челюсть. Ваня продолжил трапезу, стараясь не смотреть на нечаянного соседа. Гном застыл на месте и шумно дышал, отчего его ноздри раздувались, как у разъяренного быка.

– Знаешь что, милок, вали отсюда, – прошипел он, – мало того, что ты сел под мои кустики, так еще и жрешь мой обед?!

– Да ладно, Пан, – махнула я рукой, сооружая бутерброд для Анука, – не злись, иди лучше есть.

Гном надулся, но к столу подсел и тоже начал жевать.

– Меня зовут Марлен, я бродячий поэт. Я следую в Фатию на ежегодный конкурс рассказчиков и поэтов, – представился новый знакомый с набитым ртом.

– Ася, это Ваня, это Пан, а это мой птенчик.

– Птенчик? – Марлен присмотрелся к ребенку, а потом вдруг вытаращился и открыл набитый рот, так что недожеванный кусок хлеба выпал на тогу. – Да это же пропавший Наследник! – завопил он, подскочил и упал перед мальчиком на колени, приложившись о корень дуба, под которым мы сидели.

Бедный малыш испугался и громко заревел, пряча чумазое личико у меня на груди. Насилу успокоила.

– Ты чего, еще и больной на голову? – удивился Пан.

Я была готова убить ненормального, расстроившего моего кроху.

– Но ведь это Наследник! – не поднимая головы, благоговейно пробормотал Марлен.

– Да ладно, встань, – смилостивился Пан, – мы никому не скажем, что ты не поцеловал ему ступню и жрал как свинья за одним столом с ним.

Поэт приподнял голову, заметил наши удивленные взгляды и принялся жевать с новой силой. Разозлившись, я вырвала буквально у него из рук кусок хлеба и стала поспешно собирать со стола.

– Ну поехали! – скомандовал Пантелей, усаживаясь на коня.

– А как же я? – промычал поэт.

От сей наглости у меня глаза полезли на лоб. Мало того, что Анука напугал, что мы его накормили, так он еще чего-то требует.

Вы покоробили меня морально,—

вдруг начал он,—

Ваш гном меня обидел, оскорбил,
Теперь прошу воздать все матерьяльно,
Ну или подвезти, а то уж нету сил.

Гном как-то странно покраснел и выдал целую тираду:

Нет, нет, позвольте мне сказать, милейший,
Что вы ввалились под мои кусты,
Когда я тихо там уединился,
Конечно, я послал вас под другие,
Я эти не хотел делить ни с кем…

Пан и сам не понял, как заговорил стихами. Я не сдержала ехидной улыбки: уж очень забавно звучала его речь.

Я, сударь, предложил вам дорогое,
Мое внимание, мои стихи! —

вступил с ним в спор Марлен.

Простите, но когда нужду справляю,
Идите, знаете куда? —

прошипел Пантелей.

– Куда?

– В один, уж очень узкий лаз на теле,
Девицы или дурака.

– Имеете в виду вы ногу?

– Нет, зад ваш, извините, я в виду имею!

– Как? – удивился Марлен.

– А так.

– Ладно, – примирительно произнесла я и предложила: – Мы подвезем вас до ближайшего населенного пункта, а оттуда уж, извините, но будете добираться самостоятельно.

– Если этот поэт поедет с нами, – заявил Пан, – то я останусь здесь.

– Пантелей, ты чего? – уже начала злиться я.

– Не хочу целыми днями видеть его рожу!

– Но это же до первой деревни, – выдвинула я контраргумент.

– Мой коняга одноместный! – зло буркнул гном, гладя по гладкой шее своего жеребца.

– Пан! – не выдержала я. – Прекрати!

– Пусть он добирается другим способом! – проговорил тот.

– И каким же? – Марлен с интересом покосился на Ваню, забирающегося на коня. Петушков перехватил