– Откуда среди наших такие мастера? Булгарский. Самые искусные кузнецы все с Кавказа, а если тонкую работу – лучше булгарских никто не делает. Наши больше плуги, топоры, серпы. Скобы, подковы, гвозди разные. Что попроще и в хозяйстве потребно.
– Наши говоришь? – Злат опять задумался, – Ещё хорошую мысль подал. Я так с тобой не расплачусь. Ты ведь тоже с ясского квартала? Из мохшинских?
Сарабай кивнул, не понимая куда клонит наиб.
– Тот человек, что к тебе этого постояльца привёл, ведь тоже оттуда? Адельхарт говорит, что к нему приходили, насчёт этого сундука, тоже с этого квартала.
Злат хотел ещё что-то добавить, но видно передумал погрузился в свои мысли.
– Наследники Лешего, у которого ты этот двор купил, не там ли живут? – и, не дожидаясь ответа, вдруг рассмеялся, – Потухнет огонь, пока ты с открытым ртом стоишь. Кидай скорее чурки то! – потом добавил, – Жги эту порванную нить, которую мне вложили в руки, рассчитывая на моё скудоумие.
Наиб встал и, в сердцах ловко пнул один из обломков к очагу.
– Пирог с дыней и мёдом готов? – весело повернулся он к опешившему Сарабаю, – ты нам заверни на дорожку. Вместе с этими, что девка твоя на столе разложила. Нас зовёт ханская служба. Илгизар! Складывай вещи в сумки! С собой заберём. Узел с сухарями тоже.
Первым бросился с готовностью выполнять приказ Сулейман. Злат даже придержал его:
– Не спеши. Всё равно без пирогов с дыней не уедем.
Услышав это Сарабай со всех ног бросился в хозяйские покои.
– К Бахраму поедем, – сказал наиб, – У него, поди, кроме просяной похлёбки ничего нет, а на ней далеко не ускачешь.
Он подвинул скамью к огню и, блаженно вытянув к теплу ноги сам стал неторопливо подбрасывать в пламя осколки злополучного сундука.
– Ты правильно сказал, Илгизар, про путеводные нити. Чем дальше, тем больше мне кажется, что кто-то намеренно вкладывает их мне в руки, – он подмигнул Сулейману, – И не только мне. Утром мне подсунули шкатулку, украденную у Касриэля. Теперь этот чёртов сундук. Что мы должны теперь делать? Ухватись мы за эти нити? Что молчишь, учёнейший юноша? Где твои размышления?
– Мы должны искать похитителей шкатулки. Конечно, найти того купца, что хотел купить письмо, поискать исполнителей, среди людей, чьё ремесло взлом и кражи, – он задумался, – Сулейман мог поехать к Могул-Буге и спросить его, откуда он узнал про это письмо. Потом мы должны были найти хозяина этого сундука и тех, кто хотел им завладеть.
– Правильно рассуждаешь. Теперь скажи, что мы должны найти? Того, кто заварил всю эту кашу. Того, к кому это неведомый посланец прибыл в Сарае. Тебе не кажется, что нам специально подсовывают эти нити, чтобы увести туда, где мы точно потеряем его след? Или найдём его, когда он окончательно остынет? Сулейман, ты ведь был ловчим? С собаками охотился. Знаешь как зверя загоняют.
– У меня борзые были. Загоном охотились. В поле.
– Понимаю, что эмир не лазил с гончими по кустам. Про загонную охоту и спрашиваю. Почему её загонной называют? Борзые ведь догоняют зверя в чистом поле, на то и борзые. Почему загонная? Вижу, что уже догадался. Хороший охотник тот, кто гонит зверя туда, куда ему нужно. А не несётся вслед что есть мочи, надеясь только на собачью прыть. Вот так и я. Сначала шёл по твоему следу, ты сам шёл по Касриэлеву. Теперь нас пустили по следу этого сундука. Как было, скажи на милость, не бросится вослед вещи, за которую хотели заплатить пятьсот иперперов. Совсем не обязательно Адельхарт нас обманул. Возможно, этот сундук действительно хотели забрать, понадеявшись на его жадность. Только для чего? Чтобы завладеть дырявыми штанами? Или для того, чтобы мы имели ещё один украденный сундук? Представь, что их задумка с Адельхартом удалась?
– Рано или поздно мы должны были вернуться к исчезнувшему постояльцу.
– Не зря тебя учат в медресе.
– Мы пришли бы за его вещами.
– Вот видишь! После чего в нашей истории появился бы брат Адельхарт с рассказом, который мы, по счастливой случайности, услышали намного раньше, чем должны были. Ослеплённые блеском пяти сотен иперперов мы бросились бы по следу и, после долгих поисков, в случае удачи вот точно также сидели бы у кучи щепок. Думаю, след украденной шкатулки Касриэля закончится точно так. Ты тысячу раз прав, умнейший Илгизар! Эти путеводные нити ведут в ловушку. А ведь есть ещё одна нить. Как раз на неё указывает та путеводная звезда, за которой мы условились идти и о которой так легкомысленно позабыли. Мы ведь должны добраться до того, кто заварил кашу. А этот человек снабдил нашего путника не только дорожным сундуком. Он дал ему почтовых голубей.
XVII. Путь птицы в небе
Бахрам жил в небольшой хижине за городом. Довольно далеко от последней заставы. Его скромная обитель приютилась в стороне от дороги у берега реки, куда не достаёт вешнее половодье. Там он и жил в уютном дворике, огороженном стеной из колючего кустарника, под сенью огромных верб, которые сам же и посадил сорок лет назад, когда перебрался в улус Джучи из-за Бакинского моря. Правда сам Бахрам любил называть это море Абескунским, на какой-то свой манер. Мудрый человек, много знал, много видел.
С ним жила юная воспитанница, безродная сиротка, которую старик приютил и научил своему замысловатому ремеслу сказочника. Теперь девушка тоже зарабатывала на хлеб, рассказывая диковинные истории по женским собраниям. Досужих купчих и жаждущих волшебных чудес скучающий дочек в Сарае Богохранимом хватало. Раньше зимой наезжали ещё семьи придворной знати, чьи хатуни тоже любили послушать долгими тёмными вечерами про прекрасных цариц, коварных колдуний и неверных жён. Часто девушку оставляли ночевать, засиживаясь допоздна, а когда та затевала какую-нибудь длинную сказку с продолжением, то, бывало жила в гостеприимном доме неделями. Звали воспитанницу Феруза.
В эти хмурые осенние вечера, чтобы не ходить под дождём по безлюдной ночной дороге, она осталась в городе. Переночевавший на постоялом дворе Бахрам, тоже отправился оттуда с утра в привычный путь по базарным харчевням. Туртаса застали одного. Он выглянул из хижины, заслышав топот подъезжающих лошадей.
– За голубками приехали? – сразу догадался он, внимательно посмотрев на Сулеймана.
– Поесть тебе привезли, – засмеялся Злат, – Бахрам эту ночь просидел на постоялом дворе у Сарабая. Феруза, поди, тоже где заночевала. Сидит, думаю, дорожные припасы подъедает. Вот пирогов привёз. В тряпки их хорошо замотали – ещё горячие.
Едва шагнув в хижину наиб с ужасом воззрился на пустую клетку:
– Где голуби?
Неужели и эта нить оставит в руке только оборванный конец?
– Бахрам когда-то кур держал. Нравилось ему под петушиный крик просыпаться. Только в его умную голову не пришла мысль, что петушиной пение услышат и лисы из окрестных кустов. А курятник остался. Там я и поселил своих птичек. От лис, конечно, хорошенько заделал. Не томиться же им в клетке.
В хижине было темно. Отапливалась она небольшой печкой под лежанкой у стены, пламя в которой едва освещала соседний угол. Дровишек Туртас тоже кинул туда чуть-чуть. До холодов ещё далеко.
Сели за небольшой стол посредине. Выложили пироги:
– Налетай! На всех хватит.
– Судя по тому, что ты вспомнил про птичек, – усмехнулся Туртас, безошибочно выбрав по запаху пирог с рыбой, – Их хозяина нашли убитым? А он сам оказался важной птицей?
– Ещё смешней, – Злат разрезал пополам другой пирог и протянул Сулейману, – Попробуй. С рублеными яйцами. Это тебе не варёное тесто с кислым молоком.
Сам, не спеша, стал жевать вторую половину.
– Этот путник исчез не только с корабля. Вчера ночью он таинственным образом улетучился и с постоялого двора. Из запертой изнутри на засов комнаты. История получилась запутанная и долгая, расскажу потом. Скажу только, что замешаны в неё действительно очень важные люди. Этот юноша – стремянной эмира Могул-Буги кунграта. Сына Сундж-Буги. Помнишь младшего брата Кутлуг-Тимура?
– Кутлуг-Тимура хорошо помню. Что с ним стало?
– Сгинул тогда в смуту после смерти Тохты. Вместе с многими.
– Голубятню хочешь найти откуда эти птички взяты?
Злат молча кивнул:
– Ты же по этим делам мастер.
– Мудрые люди говорят:
