Монах направился в свои покои, а Злат остался под дождём в темноте. Рядом за углом был двор сестры, но ему никак не хотелось возвращаться в свою холодную неуютную келейку. Он развернул коня и тронул рысью обратно, в направлении постоялого двора.
Друзья его уже вернулись из кельи к очагу, и конечно посчитали, что оставленные пироги с мёдом теперь принадлежат им. С ними сидел и сам хозяин. Погашенная лампа была отодвинута на тёмный край стола. Видно было, что здесь текла неспешная задушевная беседа, какие любят долгими вести мирные простые люди, которые никуда не торопятся. Да Злата долетели последние сказанные слова. Собравшиеся за столом говорили на своём родном языке. Он вспомнил, что они все мохшинские, в разное время и разными путями занесённые из далёких лесов в великолепную столицу грозных ханов на степные берега великой реки. Когда они, обернувшись на него, замолчали, даже стало немного жалко.
Правда, Туртас молчал и до этого. Отвернувшись к очагу, он пристально вглядывался в пламя, о чём-то думая.
– Вот хорошо, что ты вернулся, – искренне обрадовался Сарабай, – Я велел гуся зажарить, а они уже пирогов наелись.
Хозяин уже начал привыкать к присутствию Злата, похоже, считая его почти совсем за своего.
– Мой спутник не обидел тебя?
– Пять иперперов! За пару пирогов и кувшин мёда! Передай ему, чтобы заходил почаще. Ему комната не нужна?
– Помалкивал бы ты уже про свои комнаты. Постоялец твой так и не нашёлся.
– Даст бог, к лету забудется, – беспечно отмахнулся Сарабай.
Злат повесил сушиться плащ у очага и сам примостился возле Туртаса, блаженно вытянув ноги к огню, как уже давно хотелось.
– Сарабай!
– Аюшки?
– Тулуп мне опять принеси. У тебя заночую.
Хозяин выскочил в свои покои.
– Ведьму решил подловить? – усмехнулся Туртас, оторвавшись от огня, – Чего вдруг удумал?
– Ты же тоже останешься здесь?
– Птички покормлены, вода налита. Старик, видно, сегодня уже не явится. Чего мне там одному слушать, как ветер в вербах гудит?
– Что-то раскисли мы с тобой. Я сейчас тоже не захотел домой идти.
– Нет у тебя дома, – жёстко сказал Туртас, – Как и у меня. Дом – это жена, дети.
Оба долго молча глядели в огонь. Только притихший Илгизар вздыхал за спиной.
– История я одну вспомнил. Тем же летом случилась, как хан Тохта умер. Я тогда был кошчи – ханский соколятник. В степи дело было. Лето жаркое стояло, и двор откочевал севернее, ближе к Укеку. Тохта вообще те края любил. Многие тогда даже считали Укек столицей. Как раз середину года по-монгольски собирались праздновать, полно народа съехалось. Каждый хочет свои шатры на почётное место, к хану поближе. Нас с голубями и соколами отселили подальше. Пока не нужны. Вдруг скачет посыльный – беги срочно к хану! Буде в голубях нужда – сразу письмо бы привезли, вздумай хан внезапно на охоту отъехать – велели бы соколов прихватить. А я то зачем? Дело оказалось невиданное и зловещее.
Рассказчик замолчал, нарочно нагнетая напряжение. Зачем? Чего вдруг потянуло этого матёрого филина на страшные сказки? Злат напрягся. Чуял неспроста.
– Говорил со мной Тохта с глазу на глаз. Оказалось на его маленькую дочку напал беркут. Та только-только ходить начала. Играли с нянькой возле юрты. Та её буквально на несколько шагов отпустила, как вдруг с неба орёл упал. Хорошо нянька была совсем близко, да и не робкого десятка. Едва ещё тень мелькнула, как она к ребёнку бросилась. Тот только и успел зацепить девочку за шею. Когти у беркута, как бритва. Придись удар лапой хоть чуток в сторону – ничто бы не спасло девчонку. Повезло. Рядом старуха оказалась из тех, что кровь заговаривать умеют, сразу ребёнка перевязали. Пока лекарь прибежал, та уже с матерью смеялась, опять играть просилась. Дочка эта у хана самой младшенькой была. Он в ней души не чаял.
– Баялунь? – словно ни к кому не обращаясь спросил Злат.
Бывший ханский кошчи усмехнулся:
– Сразу на неё подумал? Вот и Тохта тоже. Слишком приглянулась ему молодая жена – мать этой девочки. Много времени с ней проводил. Она с наших краёв была. Красавица, каких мало. Я её знал хорошо. Они с моей сестрой подругами были. Только одна Урук-Тимуру в жёны попала, а другая самому хану. Сама она молодая была – беды не чуяла. А Тохта сам был не лыком шит. Чутко нос по ветру держал. Понимал, что Баялуни новая жена не по нраву. Сторожился. Охрана была хорошая. Да и нянька возле девочки неспроста такая боевая оказалась. Это и спасло. Меня хан спросил, часто ли орлы на людей нападают? И можно ли их этому научить?
– У нас в деревне рассказывали, как филин ребёнка утащил, – встрял Илгизар.
– Слушай больше, – отмахнулся Туртас, – Я таких историй на своём веку столько наслушался. По всему свету. Байки всё это. Сам я с орлами почти не охотился, но, что они на людей нападают, не верю. Слишком сильный зверь человек для него. Добычу ещё унести нужно. Да и на земле её могут отбить. Орёл нападает, потому что хочет есть. Человеческая лютость и коварство ему чужды.
Помолчав, Туртас заговорил совсем другим голосом. Злым и чужим:
– А вот лютость и коварство человека не знает предела. Приучить беркута нападать на маленьких детей можно. Нужно только долго и упорно его натаскивать на эту дичь.
– Ты так и сказал Тохте?
– Так и сказал. Сказал, что думаю. Кто-то натаскал беркута на маленьких детей и выпустил его, совсем рядом с шатром. Выпусти подальше, да ещё над переполненным людьми лагерем, можно ведь и промахнуться.
– Ну и чем кончилось?
– Ничем. Где искать этого орла? Небо не оставляет следов. Да и его хозяева, скорее всего, в тот же миг, как он вернулся с этой охоты, сожгли его в ближайшем костре. Чтобы и костей не осталось. Кроме того, Тохта мог мне и не поверить. Он же знал, что его молодая жена моя землячка. Да ещё с моей сестрой подруги. Стрела то в самую Баялунь направлялась. Сам знаешь, под неё многие копали. Мог Тохта подумать, что я нарочно на одну жену тень бросаю, чтобы положение другой укрепить.
– Когда это было?
– В июле где-то. Точно уже не помню.
– Тохте оставалось жить всего месяц. Возможно он тебе и поверил. Только теперь об этом никто не расскажет. Ни хан, ни Баялунь.
– Пусть покоятся с миром. Над ними теперь другие судьи. На всякий случай Тохта приказал мне осмотреть место происшествия, опросить свидетелей. Вдруг, что обнаружится. Только зря время потратил. Посмотрел и рану у девочки на шее. Точно след орлиной: борозды сверху и одна снизу. Приметная такая отметина. Второй такой не сделать.
Туртас повернулся к наибу и пристально посмотрел ему в лицо:
– Не думал я тогда, что увижу эту отметину снова. Двадцать лет спустя.
Эти слова словно обрубили нить истории, которая случилась давно и перенесли рассказ в день сегодняшний. Подальше от сказочных страстей, заговоров, ханов, дворцовых интриг в старый постоялый двор на окраине города. Где к осени уже не стало постояльцев, весело горит огонь в очаге, а добродушный хозяин сейчас принесёт жареного гуся. Вся та история совсем не вязалась с этим простым и понятным миром, казалась обычной сказкой рассказанной тёмным дождливым вечером у очага.
Дальше даже сам рассказ стал каким-то будничным и незамысловатым.
– Когда ты со своими друзьями всех из зала выгнал, Юксудыр к нам вернулась. Сказала, там хода нет, пока гости не уйдут. Села в нашей келейке, налили ей мёда. Разболтались по-нашему. Поспрашивал её про детство, про лесное житьё-бытьё. Вспомнили про постояльца, который из этой комнаты исчез. Сначала девушка про него рассказывала, потом Илгизар стал хорохориться. Да ещё надумал печку снова осмотреть. Коли в ней огонь горит и всё хорошо видно. Стал кочергой дрова к дальней стенке отгребать, чтобы не мешали. Известное дело, кочерга тебе не тростниковое перо, здесь сноровка нужна. Юксудыр у него кочергу забрала и сама орудовать начала. Ворот платья съехал, пламя хорошо освещало. Вот я
