– Не трудись, девица, – остановил её меняла. – Я как раз больше мёд люблю. Это у меня с детства. В Багдаде мёд дорогое лакомство, не то что в Сарае. Так вот. Притча. Спят на соседних лавках два еврея. Один кряхтит, ворочается, стонет, спать никому не даёт. Наконец его сосед не выдерживает: «Ей, Моисей, что тебя так мучит?». «Должен Аврааму пять динаров,» – кивает тот на дверь. «Нашёл о чём переживать». Подходит к двери, открывает её и кричит: «Эй, Авраам! Моисей тебе твои пять динаров не отдаст!». После чего обращается к соседу: «Спи! Пускай теперь Авраам до утра мучается».
– Слушай! – вспомнил Злат, – У меня в сумке так твоя бутыль и осталась. Которую я собирался в суде показать. Соломон там так всё повернул, что про твоё письмо все и думать забыли.
– Соломон своё дело знает. Потому метит высоко. Есть у него задумка стать экзилархом. Была раньше такая должность при древних персидских царях. Главный иудей. Вроде верховного кади у мусульман. Собственно, когда Узбек Бадр-ад Дин на эту должность поставил и начал Соломон вспоминать седую старину. Многие наши эту его затею одобряют. Разве плохо иметь своего представителя возле самого хана? Только вряд ли из этого что получится. Сильно рассыпаны по улусу иудеи. Да и разные все. За века у многих обычай сильно поменялся, теперь друг на друга косо смотрят. Хуже чем на чужих. Да и что за нужда многим объединяться? Ханская власть и так всех под защитой держит. Никакого притеснения нигде нет. Сам знаешь, как с этим строго. Хоть сегодняшний суд вспомни.
Злат выскочил во двор. Плащ оставил сушиться у очага, а погода никак не располагала к неторопливому прогуливанию. Туман густел, медленно проглатывая дождь. После тёплой комнаты в тёмном сыром дворе было особенно неуютно и хотелось скорее назад, к пылающему очагу. Наиб, походя сунул руку в корыто с овсом, Сарабай не поскупился, насыпал от души. Нащупал в сёдельной сумке бутыль.
Двор и впрямь производил впечатление жуткой глуши. Деревья скрывали городские огни, только сквозь туман от недалёкого въезда в Булгарский квартал доносился стук колотушки караульщика. Старается. Скоро по дороге к заставе поедет дворцовая стража с ночным осмотром, если не расслышат, обязательно завернут и отругают.
– Послушай, Касриэль, – спросил Злат, когда уже поставил бутыль на стол, – Ведь это вино от того самого виноторговца с Волыни, который должен будет с тем менялой из Праги за его долг рассчитаться? Значит, твой Иов к нему по пути из Праги заезжал?
– Конечно, – еврей явно не понимал к чему клонит наиб.
– Скажи, почему тогда письмо не выписали сразу на этого купца? Так ведь проще. И подозрений никаких. Волынских гостей полно в Орде торгует. Я подумал было, что это сделали для того, чтобы никто не знал, откуда и куда этот Иов направляется. Оказывается, купец знал.
Касриэль задумался:
– Действительно непонятно. Дело ведь ещё в том, что в Чехию из Волыни дорога идёт через Польшу или Венгрию. Граница немирная, в каждом лазутчика видят. Мне теперь с этим письмом много лишних хлопот из-за этого будет.
– Какие теперь хлопоты, коли его украли?
– Для того и пишутся такие письма, чтобы не терять деньги, в случае чего. В руках вора сейчас это простая бумажка. Никто по ней гроша ломаного не заплатит. Счёт на того менялу из Праги у меня открыт, долг на нём записан. Мне просто уведомить его нужно, что его письмо украдено, чтобы он расплатился со мной, как-нибудь иначе. А сделать это не так легко. Придётся пересылать через львовских купцов.
– И что? Заплатит?
– Слово кредит означает доверие, на этом всё держится. Стоит один раз обмануть и тебе по гроб жизни не одолжат даже медяка без хорошего залога. Как иметь дело с ростовщиками знают все. Если у самого менялы возникнут какие сомнения, то у меня имеется расписка от этого Иова, что деньги он получил. Её в шкатулке не было, она в надёжном месте.
Злат задумался.
– Этот Иов её своей рукой писал? На каком языке?
– По латыни, конечно.
– Понимаешь?
– Немного. Зато сын у меня знает хорошо. Я его в Крым посылал учиться. Мне без римской грамоты никак нельзя. С франками дела часто имею, а у них всё на латыни.
– Выходит твой Иов не простой человек. Учёный. Почему у него в вещах ни листка бумаги, никаких письменных принадлежностей?
– Ты, бутыль зачем принёс? – напомнил Туртас, – Снова за расследование решил приняться?
Злат рассмеялся и взялся за нож. Теперь нахмурился Касриэль:
– Повремени чуток. Дай мне, хозяин, кусочек воска. Я с этой печати себе слепок сделаю. На всякий случай.
– Выходит тебе от этой покражи и убытка никакого?
– Одни хлопоты, – подтвердил меняла, – А вору никакого прибытка. Странная кража. Могли, конечно, обознаться, подумать, что там деньги. Хотя, вряд ли. Скорее всего, ворам за это заплатили. Ты с Авахавом встретился? – вдруг сменил тему Касриэль, – Он так хотел. Сначала меня уговаривал помочь, потом этого молодого нукера в оборот взял. Глазом не моргнув за него долг заплатил и сказал – забудь. Шесть сумов. Хорошего коня можно купить.
– Знаешь, что ему нужно было?
– Хотел поговорить с монахом, который из Москвы приехал.
– Всё то ты знаешь. А про то, что этот монах, после разговора с этим твоим Авахавом, спрашивал у меня, где можно занять тысячу сумов, тоже?
Касриэль замялся:
– Обычное дело. Большая сделка наклёвывается. Понадобятся деньги. Каждый хочет свой интерес поиметь.
– Так он тебе сказал, что за сделка?
– Ты думаешь это великая тайна? Все, кому до этого дело есть, знают, что московский князь завяз по уши в новгородских и литовских делах. Что он весь прошлый год в Орде выискивал княжича Наримунта, которого под Киевом захватили. Теперь своего верного слугу сюда прислал, чтобы тот попробовал через православного епископа концы найти. Он всё лето в ставке Узбека околачивался, теперь сюда приехал.
– Авахав заранее знал, что он приедет?
Меняла кивнул.
– А сам откуда прибыл?
– Из Крыма. Приехал недавно вместе с Алибеком. Внуком крымского наместника. Он как раз отправляется в Новый Сарай на праздник возлияния молока.
Злат задумался.
– Интересно, как он узнал, что московский посланец едет сюда? Кто-то должен был весточку прислать. Значит, за монахом там следили? Ты этого Авахава знаешь? Кто такой? Одет как кипчак.
– С татарами же ехал. Зачем выделяться, внимание привлекать. А человек он в Сарае новый, раньше я про него не слышал. Говорит, что торговал с Волынщиной. Я на всякий случай поспрашивал у знающих людей. Он армянин. Из тех, что в наши края из Сирии перебрались, после того, как франки Акру потеряли. Средств больших не имеет. Поэтому и хватается за всякие сомнительные дела. Думаю, с этой сделки ему хороший процент посулили. Тысяча сумов! Любой клюнет.
Злат вспомнил разговор Авахава с Алексием.
– Скажи, найдутся в Сарае люди, которые дадут этому монаху тысячу сумов?
– Монаху, конечно, никто ничего не даст. Но у него, наверняка есть с собой чистые листы с подписью и печатью московского князя, куда можно вписать любую сумму. Тому многие с удовольствием серебра отвалят. Клиент давний и надёжный. Не первый год со многими здешними менялами дела ведёт. Брат его Юрий тоже вёл, да и тверские князья. Ханская милость больших денег стоит, и нужны они бывают, чем скорее, тем лучше. В борьбе за неё, как на войне, кто успел – тот и победил. Да и сами ханы в былые годы улусников своих закладывали, как простых холопов. Целые города продавали ростовщикам на откуп. Брали сразу серебро, а потом давали кредитору отряд и посылали самого дань собирать в уплату. Потом перестали. Потому что обирали эти ростовщики ханских данников, почище дорожный разбойников.
– Осуждаешь значит?
Касриэль уловил в словах Злата насмешку и обиделся:
– Хочешь сказать: сам то этим поганым делом занимаешься? Только ничего плохого в ссудном деле нет. Дурные люди делают его поганым. Чем лучше ростовщика пекарь, который на голоде наживается? С умирающих
