– Как и в Ирландии, – согласился Питер.
Мы двинулись по пустынным и заснеженным улицам Парижа. Когда пересекали Сену, с неба уже лишь изредка срывались одинокие снежинки. В воде покачивалось отражение вышедшей из-за туч луны. На мосту мы задержались. Я вынула руки из своей муфты и облокотилась о каменный парапет.
Питер смотрел вниз.
Как бы мне хотелось, чтобы он накрыл мои ладони своими…
Но он лишь сказал:
– Будьте осторожны, Нора. Приморозить руки легко, зато трудно потом избавиться от покраснения.
– Это же касается и очень многих других вещей, – сказала я. – Кстати, Питер, я тут думала насчет этих британских шпионов…
Но он приложил палец к моим губам… и сразу же убрал его.
– О, да перестаньте, – возразила я. – Кругом никого!
– Просто очень красивая ночь. И мне хотелось бы забыть обо всем остальном, – пояснил он.
Что ж. Звучало многообещающе.
Лунный свет падал на снежные заносы на Рю де Риволи.
– «Свет луны на груди свежевыпавшего снега придает полуденный блеск всем предметам под ним», – продекламировала я.
Питер остановился.
– Это стихи, Питер, – объяснила я. – О визите одного мудрого старика в ночь перед Рождеством.
– А кто автор?
– Один человек по имени Мур, – ответила я.
– Ирландец, – улыбнулся он. – Нужно будет посмотреть.
Подождем, пока он дойдет до рождественских северных оленей. Как их там звали? Ах, ну да.
– Посмотрите заодно про Дондера и Блитцена, – добавила я.
– Звучит, словно имена каких-то немецких ученых, – заметил он.
– Ну, это не совсем так, – улыбнулась я. – Хотя, думаю, пришли они с далекого севера.
Я остановилась и с выражением начала:
– «Это было в ночь перед Рождеством…»
Я была очень серьезна и старалась изо всех сил, вдумываясь в каждое слово и правильно перечисляя всех оленей по именам. Напоследок театрально взмахнула рукой.
– «И когда он уже скрывается из виду, я слышу его прощальный крик: “Всем счастливого Рождества. И всем доброй ночи“».
Питер Кили, казалось, был совершенно ошарашен. Через миг он захохотал. Сложился пополам, а из его глаз потекли слезы. Затем он обнял меня. Обхватил руками, словно я была его давним другом, вернувшимся из долгого путешествия.
Наконец он отступил.
– Вы такая американская, Нора Келли.
– Кто, я? Но я ведь на сто процентов ирландка!
– Это тоже. И потому я жалею, что… – Он умолк. – Я уезжаю, – вдруг сказал он.
– Продавать фрагмент из книги Келли?
– Со временем. Отец ректор решил послать меня в Ирландский колледж в Левене, в Бельгию, чтобы помочь составить каталог местной библиотеки.
– Левен, – повторила я. – Это из-за меня?
Слова застряли у меня в горле.
Питер отвел глаза.
– Наверное, это к лучшему, – пробормотал он.
Ну вот, начинается. Доработанная версия лекции ректора на тему «Вы только отвлекаете». В книге Уинифред есть притча про Гранию, которая взяла своего парня за уши, как теленка, и в лоб заявила ему, что у них любовь. Я бы тоже взяла лицо Питера в свои ладони. И прямо сказала бы, что люблю его. Вот только от этого он наверняка упал бы замертво.
– И в Бельгии не нужно будет особо переживать по поводу британских агентов, – продолжил Питер.
Вот как. Обо мне он даже не думает. На первом месте у него дело. Прямо дедушка Патрик в новом обличье.
– Потом, есть и другие колледжи: один в Риме, два в Испании, один в Лиссабоне. И я должен обследовать их все.
– Выходит, путь у вас долгий, – вздохнула я.
Но я могу, по крайней мере, пригласить его к себе, чтобы должным образом распрощаться. У меня есть еще бутылка «Божоле», и…
Злая фея! Она снова пыталась завладеть мной рождественской ночью! В моей голове звучали ее страстные речи, когда мы с Питером перешли площадь Вогезов и остановились у дверей моего дома.
Я протянула Питеру руку.
– Желаю удачи, – сказала я.
Он пожал мою руку и ответил:
– Я вернусь весной.
– Будете мне писать?
– Безопаснее этого не делать.
– Ладно. Тогда пока, – сказала я.
– Что?
– Пока, – повторила я. – Это значит «до свидания».
– Странно, – удивился он. – Мне показалось, вы сказали slán[71]. Это «до свидания» по-ирландски, а точнее – «благополучно». Мы говорим slán abhaile – благополучно добраться домой.
– Slán abhaile, – повторила я.
Он все еще стоял, когда я открыла дверь и ушла вверх по лестнице.
Глава 9
Апрель, 1913
Наступил апрель. Я шла по Рю де Риволи, и солнышко согревало мои плечи. Слава богу, зима осталась позади. Как бы там ни было, за ней всегда приходит весна. Вернется ли Питер в скором времени?
Отец Кевин ничего об этом не знал. Я ходила к мессе в Ирландский колледж каждое воскресенье. Вернулась в лоно родной Церкви. Снова была частью этого клана. Впрочем, я избегала ректора и ждала новостей от Питера.
– Профессор Кили взялся за большую работу, – рассказал мне отец Кевин. – В одной только библиотеке Левена триста тысяч томов. А отец ректор заставит его проверить каждый из них.
Да, я скучала по Питеру, но скоро мне должно было исполниться тридцать четыре, и я, пожалуй, была слишком стара, чтобы сохнуть по мужчине, который мной не интересовался. На мессе я встречалась с Мэй и другими студентами, но все они были заняты своей работой. Как и отец Кевин. Он писал книгу о своем соотечественнике из Донегола, святом Колумбе. А молодежь, вероятно, училась и ходила на вечеринки, куда меня не приглашали. Думаю, им и в голову не приходило позвать меня. Я для них была слишком старой. Впрочем, я не особо переживала, потому что была достаточно занята с мадам Симон.
За зиму, пока туристов было мало, я освоила новое métier, ремесло, – воровать, но не у кутюрье. А подтолкнула меня к этому мисс «Правь, Британия, морями».
Воспользовавшись представившейся возможностью, в феврале я отправилась на показ мод Поля Пуаре. Все уже расположились в секторе для прессы, приготовили свои блокноты, и тут явилась она с воплями:
– Voleur! Voleur! Воровка! Воровка!
Как выразилась бы моя бабушка Майра, дело мое накрылось медным тазом, это был полный крах. Я пулей вылетела из зала, пока мисс «Британский Лев» – точнее, львица – рассказывала газетчикам, что я обманщица, шпионка бошей, которая, вероятно, пытается подорвать величайшую индустрию Франции… индустрию высокой моды.
Вот так. Я была desolée, то есть глубоко опечалена, и не смела возвращаться к мадам Симон с пустыми руками. Было холодно, шел дождь, а тут как раз Лувр – такой основательный, надежный. Я чувствовала, что там тепло. И подумала, что все равно нужно зайти туда как-нибудь на днях – сегодня, например.
– Où est la Мона Лиза? – спросила я у охранника и смутилась, когда он направил меня к La Joconde, Джоконде.
– Это означает «шутка», – добавил он по-английски.
Трудно сказать, что я подумала о ней тогда. Немного покатая линия волос. В Бриджпорте она точно не была бы красавицей. Особенно с таким носом. Но улыбка славная, бесспорно.
Группка студентов-художников вокруг картины делала наброски. Я тоже вынула
