– Да это просто… каракули…
– Шизофреника?
– Возможно.
– Да, возможно, я тоже так считаю. Но тот, кто желает заполучить марки, верит в обратное.
Белинда потерла лоб.
«Люди – дураки. В поисках смысла готовы обратиться ко всему, кроме самих себя…»
Роштайн, сидящий рядом, пах одеколоном и на альбом смотрел с любовью.
– Иан, а как эти марки попали к Вам?
Он рассмеялся так светло и задорно, что ей вдруг захотелось, чтобы ее будущий избранник – моложе и, может быть, красивее – умел так смеяться.
– Вы не поверите! Но их выбросила на помойку одна женщина. От нее, как я понял, ушел муж – то ли изменил, то ли совершил досрочный Переход – в общем, исчез без вещей.
– Наверное, он тоже не понимал, чем владел.
– Да, скорее всего. А она так обиделась, что побросала его скарб в мешок и вывернула его у меня на глазах в мусорный бак. Точнее, даже не донесла, и содержимое рассылалось.
– А марки. Разлетелись?
– Нет, они оказались вставлены в линеары маленького альбома. Крохотного.
– Который Вы…
– Подобрал, да, – и Роштайн наивно и широко улыбнулся. – Так что я тоже, душа моя, помоечник.
И в треск прогорающих в камине поленьев вновь вплелся смех.
Почти до самого сна профессор читал, сидя на диване; Белинда за его спиной привычно ловила «мух», и за сорок минут непрерывной практики на ее счету прибавилось «плюс две». Задача «ощути точки интуицией» казалась ей, чем дальше, тем сложнее. Как почувствовать то, чего ты не видишь и не слышишь? Каким местом? «Мухи», которых она поймала – совпадения, так она себе говорила, потому как ни мысленно, ни воображением, ни «спиной» ей до сих пор не удавалось понять, когда возникнет и в каком направлении поплывет очередной сгусток энергии.
«Точно совпадения, всяко». Потому что, когда ты вслепую пытаешься что-то ухватить, ты все равно один раз из ста на это случайно наткнешься. Статистика…
Когда профессор неожиданно посмотрел на нее, Лин в очередной раз сидела с глупым видом, воздев руку к потолку.
– Чего Вы ютитесь в углу, как не родная, душа моя? Я тут подумал, может, выпьем чаю? С печеньем?
Белинда почему-то не отказалась.
Ивар неуклюже прислуживал за столом: принес сервиз, расставил чашки, вскрыл для них жестяную банку с печеньем – выложил сахарные крендельки на тарелочку.
– Белинда, а, правда, что Вы обучались в монастыре? Простите, я накануне зашел в Вашу комнату – хотел пригласить Вас на ужин, а Вы, оказывается, были у меня за спиной… Так вот, я успел увидеть тот свиток, который скатился с Вашей тумбы. Я его поднял.
Она не стала ни лгать, ни увиливать от ответа. Действительно, свиток из Тин-До она зачем-то носила с собой всегда – иногда осторожно раскатывала его пальцами, перечитывала написанное, любовалась искусным орнаментом рамки.
– Правда.
Уши солдафона, не успевшего еще уйти на кухню, повернулись в ее сторону, как локаторы.
– Прямо в настоящем монастыре?
Роштайн от того, что видел в своем воображении, очевидно, приходил в восторг.
– Да, в настоящем.
– И тренировались, как монахи? То есть бегали, прыгали, подтягивались?
Она мягко улыбнулась наивному и восторженному профессору.
– Да. Мы вставали еще до рассвета, выдвигались на пробежку, переплывали ледяное озера, оббегали вокруг очень длинную стену…
– И зимой? В озеро?
– И зимой.
– Голые?!
– Нет, в одежде.
– А как же… она потом сохла?
– На нас. Во время бега.
– А обувь?
– Мы бегали без обуви. Босые.
Солдафон не удержался, на секунду выпучил на Лин круглые глаза. Звякнула в его руках неосторожно поставленная на блюдце тонкая фарфоровая чашка.
– Скажите, а далеко он отсюда – Ваш монастырь? Вы как туда попали? И долго ли там пробыли? Много я задаю вопросов – опять впал в бестактность, да?
– Все в порядке.
– Вы можете ответить только на тот, на который хотите. Если хотите.
Она не ошиблась – ей было тепло здесь, в этом доме. Да, здесь не было друзей и не было тех, кто ее любил, но усадьба своими стенами грела тех, кто находился внутри. А Лин старалась ежедневно обновлять уборкой энергию.
– Я провела там достаточно времени для того, чтобы узнать все то, что знаю сейчас.
– Загадошный ответ!
Он весело смотрел на нее, как смотрел бы, наверное, на мастера Шицу – как на диковинную и чудную статую, которую здорово пощупать на память.
– А что для Вас был самым сложным? Учиться бою? Соблюдать режим? Жить в непривычном укладе? Может, учить чужой язык? Или они говорили на «нашем»?
– Нет, – Белинда мягко усмехнулась, – они говорили на «своем». И учить его было действительно сложно.
Она задумалась – что ей было сложнее всего? Преодолевать себя? Каждую минуту, каждый час, каждый день…
– Значит, это было самым сложным? Язык?
Крендельки оказались хрупкими, невесомыми и вкусными – она откусила от второго.
– Самым сложным для меня было не это…
Роштайн от нетерпения и любопытства подался вперед.
– Самым сложным для меня был лес, который однажды нужно было пройти.
– Лес, в котором обитали дикие звери? Знаете, а ведь на Четырнадцатом очень мало территорий, где водятся…
Она бесцеремонно перебила Иана – покачала головой.
– В нем не было диких зверей, но в нем было другое. Все то, что мы не хотим принимать в этом мире, и то, что нам очень требуется принять.
– И что же это?
Лин подняла на профессора глубокие и чуть печальные глаза и поняла – не ответит. Не потому что не хочет, а потому что не сможет объяснить. Потому что вот такого ответа, который запросто можно было бы облечь в слова, попросту не существует.
* * *Тогда.
(Secret Garden – Celebration)
Сначала – еще тогда, когда одевалась в келье, и после, когда толкала высокие створки дверей, ведущие из монастыря наружу, – Белинда думала, что идет танцевать свой ежедневный танец для того, чтобы попросить у мира силы. Силы для того, чтобы грядущий поход прошел удачно, чтобы достойно выдержать испытание, чтобы не рухнуть лицом в грязь.
Но, придя на луг, обнятый закатным светом, вдруг поняла – не за тем. Не для молитвы, не для «попрошайничества» – ведь сил человеку дано ровно столько, сколько требуется для всех испытаний. Уже. Дано.
И потому танцевать она будет для другого – чтобы восславить данный ей жизнью момент, называемый «сейчас». Ведь еще до похода у нее есть этот самый луг и трава под ногами, есть чарующая мягкость вечернего бытия, есть безмятежный покой гор вокруг и благословенная тишина природы.
Да, она приняла решение – идет сегодня. И будь что будет.
Лин поклонилась до самой земли, скинула обувь, отставила ее в сторону и предалась движению. Раскинула руки в стороны и задвигалась, повинуясь единственному в мире ритму – ритму собственного сердца. Сделалась проницаемой, впустила в душу ветер, на мгновенье примерила на себя его крылья: «Спасибо, воздух, за легкость и невесомость, спасибо за тебя». Покружилась, впитала в себя энергию воды, и нутро трепетно задрожало – Белинда ощутила себя текучей, гибкой, способной обойти все в
