Спешить особых причин нет. Впереди вся ночь, а ко времени, когда забрезжит рассвет, странники наверняка подыщут место, где укрыться. Поверхность благоприятствует путешествующим пешком в темноте. Отвердевший на солнце грунт ровен, как мостовая, а местами гладок так, что экипаж мог бы катиться по нему, как по парковой дорожке. Для них это благо. Будь местность пересеченной, раненый не смог бы уйти далеко. Даже так силы его начинают быстро идти на убыль, ведь кровеносные сосуды несчастного почти пусты. Не удалось беглецам и много пройти до новой остановки, но они прошагали достаточно для уверенности, что даже стоя не будут заметны для наблюдателя, взобравшегося на утесы в том месте, откуда начался их путь.
А еще они достигли места, предлагающего возможность убежища – короче говоря, леса. Лес этот сложно разглядеть с расстояния более чем в милю, поскольку состоит он из карликового дуба – самые высокие из этих деревьев достигают высоты всего лишь в восемнадцать дюймов над уровнем почвы. Восемнадцати дюймов достаточно, чтобы скрыть лежащего плашмя человека, а поскольку эти лилипутские деревья растут густо, как кусты дурмана, то убежище выйдет достаточно надежным. Если только преследователи не пройдут настолько близко, чтобы упереться в них, беглецы могут не опасаться быть замеченными. Помимо этого, в американцах крепнет уверенность, что индейцев на верхней равнине нет. Едва ли те станут преследовать их после всех трудов, приложенных, чтобы сначала выкурить белых, а потом запечатать их. Да и раздел добычи с неодолимой силой влек команчей обратно к фургонам.
Убеждаясь, что преследовать по равнине их едва ли кто-то станет, Уайлдер предлагает сделать очередную остановку, на этот раз, чтобы поспать, потому как во время предыдущего отдыха они на это не решились. Он делится этой мыслью со своим товарищем, который некоторое время уже явно из последних сил поспевает за ним.
– Можем прилечь до восхода, – говорит Уолт. – А если утром заметим следы погони, можем пробыть здесь до заката солнца. Эти карликовые дубы обеспечат вполне сносное укрытие. Если прилечь, никто нас не обнаружит, разве что споткнется прямо о нас.
Его спутник не в состоянии возражать, и оба путника опускаются на землю. Миниатюрный лес дает им не только укрытие, но мягкое ложе, поскольку крошечные стволы и ветви устилают землю под телами беглецов. Те бодрствуют достаточно, чтобы перевязать по возможности рану Хэмерсли, после чего проваливаются в забытье.
Сон молодого прерийного торговца некрепок и неглубок. Страшные видения проплывают перед его мысленным взором: сцены кровавой расправы. Он то и дело резко пробуждается, а пару раз даже тревожит своего компаньона криком.
В другой обстановке Уолт Уайлдер почивал бы так же крепко, как если почивал на кушетке в бревенчатой хижине за тысячу миль от этого опасного места. Для него не впервой спать под аккомпанемент воплей дикарей. Последние лет двадцать он ежедневно или еженощно устраивал свое могучее тело на отдых на склоне горы или на плоской равнине, имея к утру куда больше шансов лишиться скальпа, чем сохранить его. Десять лет он входил в состав техасских рейнджеров – это странной организации, ведущей начало с того самого времени, как Стивен Остин[24] основал свою колонию в земле «Одинокой звезды». Если в ту ночь экс-рейнджер был взволнован больше обычного, то это по причине переживаний за товарища, а также из-за тех ужасных испытаний, которые им довелось перенести. Но вопреки всему спал Уолт как убитый и время от времени храпел, как аллигатор.
В долгом сне проводник не нуждался даже после изнурительных нагрузок. Шесть часов являлись нормой для его дневного или ночного отдыха. И едва рассвет начинает серебрить макушки карликовых дубов, Уолт вскакивает на ноги, отряхивает с себя росу, как потревоженный олень, а затем склоняется над раненым товарищем.
– Не спешите вставать, Фрэнк! – говорит он. – Мы не тронемся в путь, пока не рассветет, и прежде чем убедимся, что поблизости нет ни одного краснокожего. Тогда мы оставим солнце светить нам в левый бок и направим стопы на юго-восток. Как вы?
– Слаб, как вата. Даже не знаю, сумею ли пройти хоть еще немного.
– Ничего, мы потихоньку. Ежели скунсы за нами не гонятся, спешить некуда. Будь я проклят! Все никак не могу решить, что это были за инджуны. Почти уверен, что это тенава-киманчи – шайка едоков бизонов, причем самый скверный сброд во всех прериях. Мы, рейнджеры, не раз имели с ними дело, и не одного из них ваш покорный срезал собственной рукой. Вот была бы при мне моя винтовка – черт меня дернул расстаться с ней – я бы показал вам девять зарубок на прикладе, в память о девяти тенавах. Коль то были они, нам стоит держать к югу. Их кочевья лежат по большей части у Канейдиан или вокруг Большой Уичиты, и они могут пересечь край Огороженной равнины по пути домой. А значит, нам следует взять южнее и попытаться достичь северной развилки Бразос. Если наткнемся на индейцев, это будут южные киманчи – далеко не такие свирепые твари, как тенава. Знаете, Фрэнк, что мне приснился сон, как те инджуны напали на нас?
– Сон? Мне тоже. Но нет ничего странного, что он приснился нам обоим. Что было в вашем, Уолт?
– Мой был чудной, хоть и не совсем сон. Думаю, я больше чем наполовину проснулся, когда задумался над тем, что подметил во время схватки. Вам ничего тогда не показалось странным?
– Да я бы выразился, что только так было – все так странно и чудовищно.
– Тут ваш покорный слуга согласен от всего сердца. Однако мне доводилось видеть краснокожих в разных обличьях, но вот таких я никогда не встречал.
– И чем же отличались они от прочих дикарей? Я вот
