Сыщик посадил арестованного обратно на стул, сел напротив и жестко сказал:
– Прекрати мне лгать. Рассказывай, как вы с Чайкиным и Комовым два года назад лазили в Богородицкий монастырь. Героев тогда с вами был?
– Ей-богу, ваше высокоблагородие! Не крал я тех икон, чем хотите поклянусь! Оговорил меня Комов. Вызовите его для очной ставки, я хоть в глаза его лживые плюну…
– Знаешь, я сам об тебя руки марать не стану. Полковник все-таки – много чести. А отдам тебя на расправу зауряд-прапорщику Делекторскому. Помнишь его? Вместе со мной в Козью слободку приходил.
– Помню, – угрюмо кивнул вор.
– Он сегодня утром отличился: привел каинского мещанина Алексеева к сознанию. Все кулаки об него сбил – и привел. Ты будешь следующий.
Шиллинг побелел, а Алексей Николаевич еще усугубил:
– Учти, Делекторский с войны вернулся, два креста заработал. И контузию. Собой, говорят, не владеет. Когда в раж входит, может и до смерти заколотить. У него бандиты невесту зарезали, вот он и мстит.
– Ваше высокоблагородие! Не губите невинную душу! Солгал околелый черт, напраслину на меня возвел.
– Ну, прощай тогда, – веско заявил Лыков. – Раз не хочешь сам себя спасти, то и пропадай. Делекторский, ко мне!
К удивлению сыщика, дверь тут же распахнулась, и вошел околоточный надзиратель.
– Звали, Алексей Николаевич?
– Звал.
Лыков подмигнул ему и продолжил:
– Забирайте эту сволочь и сделайте с ним то, что и с Алексеевым. Пока не заговорит, не останавливайтесь.
Никита Никитич мгновенно все понял. Он принял наружность держиморды, посмотрел на свои кулаки и спросил:
– А можно я его ремнем, вашескородь? Руки болят через этого Алексеева.
– Можно.
– Эх-ма. – Околоточный за ворот поднял Шиллинга со стула, оглядел, как вещь, и продолжил: – Огнем еще хорошо бы пожечь. Я третьего дня подвел под чистосердечное этого… как его?
– Мишку Тетюшского? – подыграл питерец.
– Так точно. Приложил ему раскаленную кочергу к детородным членам, так сразу он во всем и признался.
– Разрешаю. Мне этот назем не жалко.
– Вперед! – заорал околоточный, толкая Шиллинга к двери. Глаза у него при этом сделались такие свирепые, что даже сыщик поежился.
И Васька не выдержал. Он рухнул на колени и истерически закричал:
– Был, был, был! Был я в монастыре, все скажу, только не жгите меня огнем!
– Ну? Говори. Вместе с Героевым лезли?
– Да, я третьим был, а он четвертым. Все правильно вы с самого начала угадали.
– А кому икона предназначалась?
– И-и-и!!! – Шиллинг замахал перед собой руками, как драчливый заяц лапами. – Не знаю и всегда боялся знать. Вы у него спросите, ваше высокоблагородие. У Героева.
– Говори, что знаешь, – потребовал сыщик. – А не то… Как образа делили и где?
Василий встал прямо и заговорил, не спуская с Делекторского испуганных глаз:
– Делили прямо в саду.
– У Попрядухина? – догадался Алексей Николаевич. – Там, где в траве жемчужины нашли?
– Да. Чайкину с Комовым оставили одного Спасителя. Чтобы они его в печи сожгли, а все подумали, что сгорели обе доски. Ризы ободрали и тоже отдали. А Божью Матерь мы унесли с собой. Героев ее спрятал в «шиповой дыре», потому как утро уже было, могли попасться.
– Что за «шипова дыра»? – не понял питерец.
– Бывший туннель под насыпью, что отделяет Банный сад от Черноозерского, – пояснил околоточный. – Его сейчас уже завалили. А в четвертом году туннель еще существовал, только входы в него были заколочены щитами.
– А почему так называется?
– По фамилии губернатора, который велел этот ход прорыть. Давно дело было.
– Так, что дальше?
Шиллинг продолжил рассказ:
– Вечером следующего дня Героев отодвинул щит, вынул икону и отнес, кому следовало. Но я честно не знаю кому.
– А где бриллианты с риз?
Шиллинг облизнул губы и ответил:
– Меня в тои поры в Казани уже не было. Я в Лаишеве лавку подломал, чтобы там отсидеться. Но слышал от Героева, что дело было так. Чайкин с женой пришли к Максимову в магазин, а там полиция. Обыск делают, а самого ювелира в кутузку норовят. Федор насторожился и счел за лучшее спрятать камни у Ионы. А Иона, стало быть, передал их на хранение человеку, который все задумал. Главному.
– Чайкин знает его имя?
– А как же! На полтораста косуль сверкальцев[28] отдать неведомо кому… Так разве бывает?
– То есть Героев-Оберюхтин их познакомил? Заказчика с главным исполнителем.
– Так точно.
– А Комов его знал?
– Полагаю, что нет, ваше высокоблагородие. Чайкин – он кто? Выдающийся в своем деле человек. Первый клюквенник, слава на всю Россию. А Комов? Так, подать, подержать…
– Как и когда ты познакомился с Героевым?
– В январе тысяча девятьсот четвертого года. Чайкин с семейством только переехали в Казань. Я уж тут жил, из Мариуполя убежамши. Собственно, по моей наводке Чайкин сюда и залез. Церквей много, есть где поработать. И вот подсел ко мне в «Восточной Баварии» человек. Гляжу – наш, блатной. И серьезный, сразу видать. Говорит, дело есть, а о тебе сказали, что сам хваткий и родственник у тебя будь здоров. Что за дело, спрашиваю. Он и объяснил. – Шиллинг перевел дух и продолжил: – Я, конечно, сначала в испуг. На такой образ руку поднять! Поймают – народ в клочья разорвет, до полиции не доведут. Но рассказал Федору. А тот не я, он сразу загорелся. Тыщами пахнет! Ну и… обклеили мы это дело.
– Героев, стало быть, из Казани никуда не уехал, так и живет здесь с тех пор?
– Надо полагать.
– Это он Вареху сюда привел?
– Да. Они с Варехой, Шиповым и Бухаровым по каторге знакомы. Только Иона сидел сперва на Сахалине, а те в Нерчинске. Как началась война с японцами, самых опасных на материк перевели. И Героев оказался в Алгачской тюрьме. Бежал оттудова один, раньше всех, и достиг, значит, Казани. В начале девятьсот четвертого. Тут осел, а нынешней весной вызвал остальных. Ну и заняли они Казань, навели тут свои порядки. Кто был против, тех зарезали.
Алексей Николаевич решил, что допрос пора заканчивать. Для первого раза достаточно.
– Василий Константинович, ты встал на правильный путь, молодец, – сказал он доброжелательным тоном. – Теперь с него не сходи. Запиши свои показания, вот тебе бумага и чернила. Грамотный, надеюсь?
– Грамотный, в отличие от Чайкина, – похвалился вор.
– Содержать тебя станут в тюремном замке, в одиночной камере. Для твоей же безопасности. Понятно?
– А можно не в замке? Там боязно. Лучше в каком отдаленном месте.
– Я его в Пороховую слободу запрячу, – предложил Никита Никитич. – Там мой приятель Савинский служит надзирателем. В околотке съезжая, крепкая. Стоит внутри завода, за военным караулом, просто так не войдешь.
Лыков одобрил эту идею. Он написал распоряжение от своего имени, сославшись на полномочия, данные по открытому листу. И Делекторский повез арестанта в завод.
Но перед этим сыщик переговорил с околоточным один на один. Он сказал:
– Спасибо, Никита Никитич, что вы так ловко мне подыграли.
– Да я и не подыгрывал.
– Что, действительно готовы были Шиллинга огнем жечь?
– Понадобилось бы для дела – конечно.
– Вы
