– Алексей Николаевич, бандиты с ворами должны читать это в моих глазах. Иначе толку не будет.
– Вам полицмейстер ничего не говорил?
– Говорил. Про избыточную жестокость и все такое.
– И вы с ним не согласны? – настойчиво расспрашивал Лыков.
– Нет, не согласен. Есть люди, а есть преступное быдло. Их жалеть нечего, они сами никого не жалеют.
– Никита Никитич, тут мы с вами расходимся. Пока вы подчинены мне, приказываю: больше никакого насилия! Только с моего ведома.
– Слушаюсь, – принял официальный тон надзиратель. Но не удержался и добавил: – Но мое насилие дало результат!
– С каинским мещанином – да. И с трусоватым недалеким Шиллингом тоже, не спорю. А Оберюхтина вы так же будете лупить?
– Чем же он лучше других?
– Опыта у вас еще не хватает, – констатировал сыщик. – Есть люди, с которыми подобные штуки не проходят. Вы можете забить Иону до смерти – он вам слова не скажет. Зато подаст жалобу в прокурорский надзор, и у вас будут большие неприятности.
– У меня? Из-за бандита?
– А вы как думали?
– Алексей Николаевич, я же георгиевский кавалер, двумя крестами награжден. И жалоба какого-то гнуса перевесит мои подвиги?
– Запросто. Вы недавно служите в полиции и еще не обжигались. Вот ювелир Максимов, которого осудили по делу о краже иконы. Тутышкин его избил, и что? Уволился на время со службы. Ему все сошло с рук, но потому лишь, что ювелир не подал на него форменной жалобы. А прожженный уголовник Оберюхтин такого шанса не упустит.
Надзиратель обескураженно молчал. Сыщик продолжил:
– Мы еще вернемся к этой теме не раз, а сейчас езжайте в Пороховую слободу. Вернетесь – ищите меня в прозекторской военного госпиталя. Будем дознавать убийство смотрителя.
– А Вареха с товарищами?
– Это юрисдикция Казанского полицейского управления. Мы с вами занимаемся похищением чудотворной иконы. Не забыли? Хорошо, конечно, что удалось помочь Васильеву обезвредить такую опасную банду. Но теперь обратники в тюрьме, и нам пора вернуться к своим делам.
– Слушаюсь.
Оформив признание Шиллинга, сыщик отправился в окружной госпиталь. Тело поляка уже окоченело. Алексей Николаевич осмотрел его и поразился характеру ранений. Что за черт? Горло Доленги-Грабовского было распорото каким-то необычным оружием. Ни нож, ни бритва не могли оставить таких странных разрезов. Как будто поляка убили кривым, очень острым клинком зигзагообразной формы. Запутавшись, Лыков отправился на поиски полицейского доктора. Васильев обещал, что тот дожидается сыщика в прозекторской или где-то поблизости.
В смотровом кабинете Лыков обнаружил мужчину лет пятидесяти, седого, степенного, с умными глазами за стеклами очков.
– Вы ко мне? – спросил он, вставая. – Не господин Лыков случайно?
– Он самый. Позвольте представиться: Алексей Николаевич.
– Очень приятно. А я Онкель Мартин Иосифович. По-здешнему Мартын Осипович. Полицмейстер предупредил меня, что вы будете интересоваться телом смотрителя земского арестного дома.
– Я как раз из морга.
– Ага! – оживился доктор. – Значит, вы видели труп?
– Да.
– И обратили внимание, что сделали с его гортанью?
– Поэтому и пришел, Мартын Осипович. За свою службу в полиции я видел всякое. В том числе горло, распоротое пилой, лопатой, садовыми ножницами, серпом, даже обломком гильотины, которой обрезают кончики сигар. Но такого не встречал ни разу. Что за орудие использовали? Я все перебрал, и ничего не подходит.
– Раны действительно необычные. Вы можете себе представить клинок с волнообразным лезвием, наподобие средневековой гизармы?
– Гизарму? Могу. Но это холодное оружие, большое, двуручное. И его уже сотни лет не фабрикуют.
– А этот клинок мал, как перочинный нож. При этом он еще изогнут в двух плоскостях! И в вертикальной, и в горизонтальной.
Лыков представил и покачал головой:
– Такого оружия не бывает. Им нельзя пользоваться, удара не получится.
– Но удара и не было, – возразил Онкель. – Было одно движение, скользящее, вокруг горла. Раз – и готово.
– Может быть, это какой-то хитрый нож из арсенала мясников? Для вырезки потрохов, например. Татарские и еврейские резники разделывают туши по-особенному… Или тут хирургический клинок?
– Нет таких необычных лезвий ни у хирургов, ни у резников.
– Так что же это?
– Не знаю, – ответил доктор. – Но такие раны вижу не в первый раз и даже не во второй. А в третий.
– Очень интересно! – поразился коллежский советник. – Расскажите.
– В марте этого года близ Аметьевой деревни, за городской чертой нашли два трупа. Это оказались известные казанские «иваны» Перов и Шалаумов. Вместе они много лет заправляли преступниками в городе. У каждого своя банда, серьезные были деловики… И вдруг валяются бок о бок в канаве.
– Вареха как раз тогда появился здесь, – догадался сыщик. – Это он и его люди ублаготворили ваших «иванов»?
– Больше некому, – ответил доктор. – Но интересно то, что казнили обоих тем же самым необычным способом. Перерезали горло, и характер ран был, что и у смотрителя Грабовского.
– След ведет к захваченной нами банде, – обрадовался Алексей Николаевич. – Но продолжайте, пожалуйста. Это был второй случай, а первый?
– Первый относится к тысяча девятисотому году. Я тогда служил в Уссурийском крае младшим врачом Первой Восточно-Сибирской стрелковой бригады. Места там необычные, и вообще весь Дальний Восток удивительный…
– Знаю, доктор, я полгода оттрубил на Сахалине начальником Корсаковского округа.
– Вот как! Тогда вам легче меня понять. Не бывали ли вы случайно на полуострове Сидеми?
– Это не он называется также полуостров Янковский?
– Имя прозвучало! – рассмеялся Онкель. – Сидеми и есть земля Янковских. Как раз про них я и хотел вам рассказать. А вы, оказывается, в курсе.
– Ну, в самых общих чертах. Старика Янковского, Михаила Ивановича, я знал мало, а вот его сыновей – чуть лучше. Когда пришло время покинуть Сахалин, мы с моим товарищем бароном Таубе задержались во Владивостоке. И ездили на охоту на полуостров. Даже барса застрелили.
– В доме гостили?
– Ночевал однажды.
– Ну вот там я и встретил впервые эти странные раны.
Лыков, до того улыбавшийся, как всегда при хорошем воспоминании, сразу посерьезнел.
Упомянутая семья была очень популярна на русском Дальнем Востоке. Патриархом ее являлся бывший каторжник и польский аристократ Михал Новина-Янковский. В 1863 году молодым человеком он угодил в Забайкалье за участие в восстании. Получил восемь лет каторги, но затем срок уменьшили вдвое, и через четыре года поляк вышел на поселение. Путь домой ему был заказан, и Янковский остался в диковинном краю. По характеру он был первопроходцем и исследователем. Сначала Михал промышлял золото на Олекме. Потом на лодке сплавился по Аргуни и Амуру к океану. Нанялся управляющим золотыми приисками на остров Аскольд в заливе Петра Великого. Этот остров принадлежал России, но его золотые запасы хищнически разворовывали китайцы. Их старатели мыли песок и самородки, а хунхузы обирали трудяг. Некий Кустер купил у казны подряд на добычу, но добытчики нагло его игнорировали.
Янковский набрал отряд из лихих людей, высадился на Аскольде и атаковал хунхузов. Те струсили, сдались без боя и были отправлены во Владивосток. Новый управляющий навел на острове порядок. Он запретил охоту на редких
