В центре города, на набережной комитету принадлежал двор с конторой, мастерскими и магазином. Учреждение вело большую деятельность и, в частности, содержало триста с лишним наемных работников. Это были экипажи судов, баканщики, сторожа-зимовщики, шаландеры, багермейстеры землечерпальных машин, фонарщики, масленщики и прочие необходимые люди. Отдельно шло руководство комитета, насчитывающее всего восемь человек; в него по должности помощника бухгалтера входил и покойный Корди.
Управляли комитетом выборные члены. Парамонов был избран от Ростовского-на-Дону комитета торговли и мануфактур. Еще имелись представители от таких же комитетов Нахичевани и Таганрога, от купечества, платящего гирловой сбор, и от судохозяев. Членом по назначению, без права голоса, состоял чиновник — инженер путей сообщения; он проверял, чтобы работы велись строго по утвержденным проектам. Реально в текущую деятельность Кузьмина и его канцелярии никто не вмешивался. Парамонов лишь подписывал важнейшие бумаги и представительствовал.
Алексей Николаевич потребовал показать ему платежную ведомость, а увидев ее, присвистнул. Ничего себе! Сам Роман Федорович получал в год четыре с половиной тысячи рублей, и это без наградных. Не каждый директор департамента в Петербурге мог похвастаться таким окладом. Начальник полицейско-лоцманского поста загребал две четыреста, да еще девятьсот рублей ему полагалось за гидрографические работы. Сам, что ли, глубины измерял? Капитаны и машинисты землечерпалок имели жалованье больше, чем у участкового пристава. Понаделали себе за счет сборов тепленькие местечки и сидят, подумал сыщик. Да еще приворовывают. С таких должностей по своей воле не уходят, значит, у них тут стачка. Секретарь, бухгалтер, даже последний шаландер — все должны быть в сговоре. И пришлому ревизору правды не скажут. Он пытался изучить отчеты, но голова сразу же заболела от обилия цифр. Прорефулировано 9242,85 кубической сажени грунта по объему в плотном теле… Что за тело такое? Горизонт поднят на высоту четырнадцать футов от нуля рейки Министерства путей сообщения, установленной у железнодорожного моста Владикавказской железной дороги… При чем здесь мост и что там за рейка? Коллежский советник отложил бумаги и спросил Кузьмина:
— В какую сумму оценивается имущество комитета?
— В один миллион сто шестьдесят тысяч рублей.
— Ого! Это все за счет гирлового сбора накоплено?
— Да. За сорок три года нашего существования собрано более семи миллионов.
Сыщик почувствовал, что он на верном пути. Семь миллионов! Да за такие деньжищи соблазнится даже святой. А купец Парамонов на святого не похож. Вишь, шахты у него с пароходами. У воды да не напиться?
— А сколько за год комитет получает гирлового сбора? — продолжил он расспросы.
— Когда как, — ответил управляющий хозяйством. — В прошлом и позапрошлом годах выходило по триста шестьдесят тысяч. Плюс мы еще брали кредиты от банков. Но сейчас цифры будут меньше.
— Это почему?
Кузьмин объяснил гостю особенности работы комитета на текущий год. Оказалось, что тот подрядился с городской управой Нахичевани углубить подходный канал к каменной набережной города. Это позволит местным торговцам грузить пароходы здесь, а не отсылать их в соседний Ростов. Пошлины и сборы пойдут в нахичеванскую казну, рабочие места тоже прибавятся.
— А гирла?
— Ну, мы поддерживаем проходы в допустимом состоянии. Почистим дно между десятым и двенадцатым фонарями Прямого канала и немного у Бубликова колена. Срежем Кумженский перекат. Но основные работы будут возле нахичеванской набережной. Вон, посмотрите в окно. Левее! Рефулер «Федор Солодов» уже вовсю трудится.
— Который рефулирует грунт? Что хоть означает это слово?
— Рефулером называется такой тип землечерпательной машины, которая передает выбранный грунт сразу на берег, через специальный рукав с транспортером внутри, — пояснил Кузьмин. — Очень удешевляет работы: не надо помещать его в землеотвозные шаланды. Но такая черпалка у нас только одна, две других обычные.
Сыщик поднялся:
— Последний вопрос, Роман Федорович. Какого мнения вы о покойном Корди? Долго ли он у вас работал и как у него складывались отношения с сослуживцами?
Управляющий развел руками:
— Жалко Аркадия Георгиевича, нет слов. И служил он честно. Никаких недоразумений никогда не было. Пять лет без нареканий, все чин чином… Не знаю, что на него нашло и почему он нас, добрых его товарищей, перед смертью оговорил. Увы, грех на нем.
Лыков поблагодарил хозяина и ушел. Он захотел поглядеть, как рефулер (вот ведь словечко!) углубляет дно напротив Нахичевани. Для этого сыщику требовалось подняться вверх по реке. Он не испугался трудностей и двинулся вдоль береговой линии. Та была сплошь заставлена пакгаузами, корпусами, складами и конторами. Пристани шли одна за другой, а на них грузились и разгружались суда. Всюду сновали тысячи людей: артельщики, приказчики, носаки, посыльные. Приезжий крутил головой и удивлялся такому наплыву. Ростовская набережная знаменита. Дума строила ее уже десять лет, две с половиной версты набережной обошлись городской казне в два с половиной миллиона рублей. Дух богатства и деловой сметки Ростова лучше всего чувствовался именно здесь.
Питерец миновал лесную биржу Максимова, протиснулся сквозь толпу на станции Ростов-пристань (тут его едва не переехал драгиль[18] с полным возом сырых кож), обогнул пароходные кассы и новые корпуса водопровода. Толчея не прекращалась. От криков людей уже шумело в ушах. Это еще зерно не поспело, подумал Алексей Николаевич; в августе тут станет как в психушке… Он оставил позади огромный двор завода Пастухова, затем железнодорожные пакгаузы — и вдруг оказался перед хозяйством Елпидифора Трофимовича Парамонова. Пять каменных амбаров выстроились в ряд перед пристанью, за ними возвышался гигантский корпус паровой мельницы с дымящейся трубой, в глубине краснели двухэтажные казармы и еще какие-то здания. А прямо напротив амбаров стоял тот самый рефулер «Федор Солодов», который сыщик недавно разглядывал в окно. Что он тут делает? До набережной Нахичевани еще не меньше версты.
Землечерпалка между тем дымила, тряслась и изрыгала на берег горы мокрого речного
