Голос его сделался неприятным, жестким, а на лбу появилась суровая складка. Ольга сразу встала и отошла — она сторонилась такого Лыкова.
Коллежский советник телефонировал в приемную Трусевича и спросил, когда директор сможет его принять. Тот ответил: завтра в десять утра. Оставался свободным вечер, но Лыков устал в дороге и потому завалился спать.
Максимилиан Иванович встретил сыщика с напускной суровостью:
— Какие у вас там дела образовались, что месяца не хватило? Все уже вернулись, пишут рапорты. А вы?
— Город трудный, разгул преступности никак не уляжется.
— Ну и что? Пусть этим занимаются местные полицейские силы.
— Разрешите продлить командировку еще на две-три недели.
— Но зачем?
— Так нужно для пользы дела. А то приехал гоголь-моголь из столицы, пофланировал по набережным, и домой. Неловко перед тамошними коллегами. Они глаз не смыкают, то и дело перестрелки, бандиты совсем распоясались.
— Да что вы-то сделаете, Алексей Николаевич? — недоуменно спросил директор департамента. — Если они без вас не справятся, то грош им цена. Надо усилить ростовскую полицию? Пишите рапорт, будем думать. А варяги не могут и не должны их подменять.
— Прошу разрешить мне закончить начатое, — упрямо сказал Лыков. — Азвестопуло внедрен к стодесятникам, сбежавшим с нерчинской каторги. В Ростове идет война двух банд. Они истребляют друг друга к пользе обывателей. Как закончат, я сразу вернусь.
Трусевич вперил в подчиненного испытующий взгляд:
— Истребляют друг друга? Не вы ли случайно это затеяли?
— Я. По соглашению с руководством ростовско-нахичеванской полиции.
— И Азвестопуло выполняет ваш план?
— Точно так. Детали разрешите указать потом в рапорте.
— Алексей Николаевич, — директор подыскивал слова. — О вас такое говорят…
— Что именно? — осведомился коллежский советник.
— Ну, в борьбе с преступниками вы будто бы не останавливаетесь ни перед чем.
— Для пользы дела, Максимилиан Иванович. Не для личной выгоды.
— Я понимаю, что ее вы не ищете. Но грань между дозволенными и недозволенными методами… Вы ее совсем, что ли, не признаете? Ведь в Ростове, судя по вашим намекам, готовится полицейская провокация!
— Не готовится, а идет полным ходом.
— И жертвы есть?
— Да. Только что стодесятники казнили Прохора Царева и двух членов его банды.
Трусевич глянул в бумаги:
— Это брат убитого вами младшего Царева, Антипа?
— Да. Как только беглые солдаты добьют третьего брата, мы их самих ликвидируем. В Ростове на какое-то время станет спокойнее.
— А чем сейчас занят титулярный советник Азвестопуло? Провокацией. Так ведь?
— Еще он грабит ломбарды и пивные лавки.
— Ого! — поразился Трусевич. — Лично бегает с наганом и кричит «деньги на бочку!», так, что ли?
— Нет. Не с наганом, а с маузером.
— Алексей Николаевич, я не шучу!
— Максимилиан Иванович, «демон», внедренный в преступную среду, не может сам стоять в стороне и изображать невинность — его сразу же заподозрят.
— А кто внедрил Сергея Маноловича?
— Я. В рамках своих полномочий.
— Со мной вы это не согласовывали, — поспешил напомнить действительный статский советник. — И в случае чего ответите лично.
— Разумеется.
— Азвестопуло действует там под своей настоящей фамилией?
— Точно так.
— Но почему? Это же опасно.
Лыков пояснил:
— Сергея Маноловича нет ни в одном адрес-календаре, где перечисляются чины Департамента полиции. Напротив должности чиновника особых поручений в девятом классе написано: вакансия. То есть мы его засекретили. А начало операции, позволю напомнить, было положено еще в Одессе. Именно потому Азвестопуло помещен в преступную среду под собственным именем: его легенда включает в себя много подлинных деталей. По-другому в Одессе было бы невозможно его внедрить.
— Поражаюсь вам, Алексей Николаевич. Такая самоуверенность…
— Это от большого опыта, — попытался отшутиться сыщик.
Но шеф тона не принял:
— Это от самомнения. Еще в департаменте говорят, что вы не задумываясь убьете преступника, если вам покажется, что он достоин смерти.
— Сложный вопрос, Максимилиан Иванович. Подменять собой и закон, и самого Бога… Ведь только ему решать, кому жить, а кому умирать.
— Но вы подменяете. Чего лукавить? Скажите правду.
— Очень редко. И чем старше делаюсь, тем реже. В бою, конечно, иначе, там думать о таких материях некогда. А вот с холодной головой… Сесть и решить, что имярек зажился на этом свете…
— И? — прищурился Трусевич.
— Раньше, когда наши законы были излишне мягкими, иногда случалось. Ловишь-ловишь нелюдя, сам чуть не погибнешь, а ему каторгу присудят. И он оттуда играючи сбежит. Ну, когда во второй раз такого поймаешь, честное слово, удавить хочется!
— И давили?
— Давил иной раз. Если он убийца по призванию, для чего такому жить, а, Максимилиан Иваныч? Сбежит, еще столько же людей погубит. Ну и… Да чего говорить, такое всегда было. Негласно, но было. Слышали о деле Лобова?
— Это что-то давнее? Еще при покойном государе случилось?
— Да, в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году. Тогда во внесудебном порядке в Петербурге была уничтожена банда, полицейские с военными перебили больше десяти человек.
Трусевич сжал кулаки и рявкнул:
— Но это с санкции государя! Государя! А вы, господин коллежский советник, уже равняете себя с ним?
— Как будто Его Величество имеет формальное право казнить без суда, — невозмутимо ответил сыщик.
— Что-о?!
— Ведь не имеет, правда?
— Ну, не имеет, — понизил тон действительный статский советник. — Но он хотя бы государь. А вы? Вы кто?!
— А я охранитель порядка.
— И что с того?
— Охраняю, как умею, — со спокойным достоинством ответил Лыков. — А умею я хорошо. Вы газеты читаете? Видели, что в стране творится? Надоело. Взять бы всех этих тварей за ноги, да об угол головой.
— И что тогда станет с законом?
— А плевать на такой закон, который
