— Вы хоть понимаете, что говорите? — опешил Трусевич. — И кому? Мне, вашему начальнику.
— Потому и говорю вам, что надеюсь: в душе вы со мной согласны. Помните, в прошлом году? Колька-кун живьем сжег человека. Вы тогда велели мне в плен его не брать.
— Ну, помню… — сник директор.
— В Ростове подобных негодяев — хоть в бочки засаливай. И вы меня понимаете. В душе. А если вслух сказать не можете, так хотя бы кивните молча и не препятствуйте правосудию. Настоящему правосудию, а не для ширмы которое.
— Ну вот, — расстроился директор департамента, — теперь еще появилось настоящее правосудие. В чем же оно состоит?
— После взрыва на Аптекарском острове наконец-то стали вешать за уголовные преступления. Но два месяца назад указ о военно-полевых судах отменили. Опять принялись нянькаться со всякой сволочью. Поймали мы в Ростове одного: погубил шестнадцать человек. Шестнадцать! Это же мороз по коже. А казнить его уже нельзя. Сидит и в лицо мне смеется. Я считаю, что здесь власть поторопилась…
— Я тоже так считаю, — вздохнул Трусевич. — Но мое мнение не учли.
— Значит, к черту такие законы! Людские жизни дороже формализма. Сейчас банда беглых стодесятников готовит в Ростове громкую экспроприацию. С использованием бомб большой взрывной силы. По счастью для нас, на роль специалиста по взрывчатке они взяли титулярного советника Азвестопуло.
Трусевич замер в кресле и жадно ловил каждое слово сыщика. Тот продолжил:
— Мы держим ситуацию под контролем. И в нужный момент предотвратим нападение. Безмозглые журналисты пусть назовут случившееся провокацией. Я назову агентурным осведомлением.
— Ну, вы спасете чьи-то жизни…
— Именно. Очень многим почему-то на это наплевать, но не нам с Сергеем Маноловичем. И если в результате, например, неосторожности бомбисты подорвутся на собственном заряде, я не увижу в случившемся ничего ужасного.
— Сами виноваты?
— А не надо было людей убивать, не люблю я этого.
Трусевич встал, скрывая волнение. Лыков тоже поднялся.
— Последних ваших слов про бомбу я не слышал, вы мне этого не говорили.
— Разумеется.
— Но я понял вас, Алексей Николаевич. Мне остается, как вы сказали, молча кивнуть. Продлеваю вашу командировку на неопределенное время. Сами решите, когда вернуться.
— Благодарю!
— Подробности сообщите после, в итоговом рапорте. Без лишних деталей.
— Будет исполнено.
— Когда хотите убыть в Ростов?
— Завтра, ваше превосходительство.
— Желаю успеха!
Сыщик вышел из департамента и двинулся к Невскому проспекту. Думать о разговоре с Трусевичем не хотелось, и он перескочил на другое, более приятное. Сегодня сын приведет в дом возможную невесту! Надо не ударить в грязь лицом. А в отсутствие хозяйки это нелегко. Ольге придется прятаться, в ее положении сожительницы нельзя показываться на глаза юной барышне.
Нина Никитична затеяла парадный обед, а Лыкову поручили купить вина и деликатесов. Коллежский советник не стал скупиться. Он взял дорогие конфеты, французский паштет, провесную белорыбицу, медвежий балык из Чебоксарского уезда и сладкого ташкентского фазана. Из напитков выбрал шампанское «Генри-Гуле Сек» и бордоский «Шато-Леовиль». Себя решил полакомить тминной водкой «Аллаш». Вручил все это приказчику Елисеевского магазина и велел доставить на квартиру. А сам сунулся наудачу в Николаевскую академию.
Барон Таубе, как и надеялся сыщик, отыскался на кафедре военной администрации. Рядом с ним восседал… поручик Лыков-Нефедьев. Вот нечаянная радость! Алексей Николаевич поздоровался с генералом, приобнял сына.
— Ты чего тут трешься? В академию лыжи востришь? Не рано ли? Послужи сначала как следует в строю.
— Умным быть никогда не рано, — осадил папашу его приятель. — Я вот начал думать об академии с четырнадцати лет.
— А мы как раз о тебе говорили, — обрадовался Павел. — Богатым будешь!
— Деньги сейчас не помешают, — согласился коллежский советник. — В Ростове-на-Дону на две тыщи вляпался. Вернуть их, скорее всего, не удастся, и в ведомость расходов не впишешь.
— Помочь?
— Молчи, Ротшильд Варнавинского уезда!
Дружеская перебранка закончилась чаепитием. Лыков давно не видел и сына, и друга, соскучился по обоим. В двух словах он рассказал им, почему застрял в Ростове. Надо закончить одно важное дело. Сергей внедрен в преступную среду, помощника не бросишь, когда тот ходит по лезвию ножа. Скорее всего, сыщики вернутся в Петербург только в начале июля.
— Но сегодня-то ты нас с Эллой примешь? — забеспокоился сын.
— А то! Фазана с белорыбицей уже отправил Нине Никитичне. А как прошла романтическая прогулка на острова?
Брюшкин улыбнулся:
— По первому разряду. Все задуманное удалось.
— А дальше что?
— Веду наступательные действия согласно правилам оперативного искусства.
— То есть сегодня очередная атака? Ведь, если ты знакомишь барышню с родителем, это заявка. Сам понимаешь, на что.
— Ну, понимаю.
— И ты готов?
— К чему, папа?
— К свадьбе, к жизни рука об руку, как мы с мамой жили.
Павел сделался серьезным:
— Она мне нравится. Чем дальше, тем больше. Когда нет рядом Эллы, то все не так, будто не хватает важного, очень-очень-очень важного. Это любовь? Вот скажите мне, два почтенных господина, любовь у меня или так, некие чувства? Которые скоро пройдут…
Барон хмыкнул:
— Ну ты, Павлука, спросил. Как я тебе в душу загляну?
— Дядя Витя, но ты же умный! Отец — это отец, его мнение более субъективно. Понятно, что он нас любит и потому снисходителен. Твой взгляд вернее.
Друзья переглянулись, и оба одновременно пожали плечами.
— Знаешь что, поручик, — заявил папаша, — ты барышне-то голову не дури. Если я ее сегодня приму, то лично меня это обяжет. Всерьез. А ты, оказывается, еще ничего не решил? Как так? Может, пока не поздно, отменим визит? Скажешь, что я снова отбыл в командировку, позже познакомимся. А сам пока подумаешь лишний раз. Это тебе, вертихвосту, легко. А у барышни ожидания, волнения…
— Нет такого слова «вертихвост».
— Для тебя специально придумал. Давай отменим. Фазана сами съедим.
Павел обратился к Таубе:
— Дядя Витя, выручай!
Тот был не
