Второй. Иван Родимов. Примерно его возраста, но пониже ростом и более коренастый, «крепкий в кости», как в народе говорится. Когда-то был коротко острижен, но волосы уже успели отрасти, как и русая щетина. Форма практически один в один со «студентом» – застиранная, а кое-где и залатанная. Гимнастерка слегка маловата, обтягивает, несмотря на заметную худобу. Глубоко посаженные глаза широко расставлены, взгляд прямой, спокойный, без особого страха. Сомнение, усталость, даже опустошенность – да, но страха нет. Широкие ладони с короткими, крепкими пальцами лежат спокойно, одна на другой. Руки явно рабочие, не чета «студенческим». Не боишься нас, значит? Интересно, разберемся. Как назовем? Да пусть так и будет – «смелый».
Третий. Тимофей Залесский. Этот постарше, за тридцать, скорее даже ближе к сорока. Такое же, что и у товарищей «х/б» «б/у» под расстегнутой ватной фуфайкой, разве что чуток поновее, но на воротнике гимнастерки – защитного цвета полевые петлицы со следами от снятых знаков различия. Так что минус тебе, Степан Фомич, проглядел! Форма на нем, кстати, сидит – опять же со скидкой на худобу – более-менее, вероятно, в прошлом успел поносить. В армии служил? Возможно. Стригся-брился, похоже, тогда же, когда и остальные, тут все соответствует. И все же что-то в нем Сашке не нравилось. Вот только что именно, он понять пока не мог. Взгляд… точно, вот именно что взгляд! Нет, глаз не отводит, смотрит честно, в упор… просто… Просто взгляд у него какой-то делано равнодушный, что ли? Усталость, как и у всех остальных, присутствует, как без этого после стольких дней в холоде и голоде. Но ни испуга, ни сомнения, ни даже простой неуверенности в своей судьбе. То ли и на самом деле все равно, то ли старательно делает вид. НЕПРАВИЛЬНЫЙ, короче говоря, взгляд. Ярлыки пока навешивать рано, но зарубочку в памяти сделаем. Назовем «странным».
Ну, и четвертый, тот самый, что ему дверь открывал. Александр Лапченко. Тезка, значит. Далеко за сорок, старше его только мечущийся в бреду раненый комиссар. Среднего роста, коренастый, волосы темные, обильно тронутые сединой. Лицо самое обычное – такими на плакатах рисуют передовиков производства, всяких там перевыполнивших пятилетний план бригадиров или почетных мелиораторов. Простое рабочее лицо. Одет во все гражданское – заправленные в валенки темные штаны, потерявший былой вид вытянутый свитер, в нескольких местах прожженный. Из горловины выглядывает ворот косоворотки, некогда светлой, но сейчас бурой от грязи и въевшегося пота. Руки? Да тоже самые что ни на есть обыкновенные. Разве что выцветшая татуировка «Саня» между большим и указательным пальцами. Наколка явно непрофессиональная, из числа тех, которыми пацаны балуются. Было время, сам подобную набить хотел, хорошо, ума хватило этого не делать – представил реакцию матери и отца и вовремя передумал. Взгляд усталый и тревожный; веко левого глаза едва заметно подергивается: возможно, последствия недавней контузии, нужно будет спросить. Пусть будет «рабочий».
Так, и с кого начать? Может, с этого, который с «неправильным» взглядом? Нет, рано, пусть пока посидит, расслабится. Или наоборот, накрутит себя еще больше. Но и затягивать не нужно, чтобы не подумал, что вызвал какие-то подозрения и его напоследок оставляют. Вторым или третьим пойдет. А начнем, пожалуй, со «студента». Поскольку, чует сердце, долго с ним разговаривать не придется – сам все выложит, разреши только рот раскрыть…
– Итак, граждане, мои документы все видели, потому, кто мы такие, вам известно. А теперь давайте, так сказать, выяснять, кто ВЫ такие. – Гулькин взглянул на Паршина. – Костя, бери этих троих – и в дальнюю комнату, дверь поплотнее затвори. Сам с ними останься, Макс у дверей с этой стороны. Витя, ты со мной, поможешь. – Карпышева Сашка специально оставил при себе, прикинув, что его детдомовский опыт и какое-никакое знание местных реалий может оказаться полезным.
– Встаем, граждане, встаем, не теряем времени…
Выложив перед собой блокнот и приготовив карандаш, Гулькин пододвинул поближе свечу. Вторую установил так, чтобы хоть как-то видеть лицо сидящего напротив человека. Света, конечно, маловато, но ничего, справится.
– Ну, что ж, гражданин Карпович, рассказывайте. Кратко, без лишних подробностей. Кто таков, откуда, где оружие взял, что делал, отчего документов не имеется? Повторяю, кратко. Если понадобится, сами уточним. Врать и юлить не советую, говорите честно, сами понимаете, доберемся до своих, пойдете на фильтр, там все еще раз проверят. Понятно?
– Понятно, товарищ лейтенант… то есть простите, товарищ сержант государственной…
– Просто отвечайте на вопросы. Кто, откуда, где – и так далее. Коротко и по существу.
– Виноват… – с готовностью закивал тот. – Карпович Михаил Иосифович, аспирант. Младший научный сотрудник горного института. Комсомолец. В октябре записался в народное ополчение, второе формирование, в добровольческий рабочий батальон имени товарища…
Выслушав сбивчивый рассказ, Александр кивнул, перевернув исписанный убористым почерком лист:
– Допустим. Проверим. А теперь расскажите про ваших товарищей. Если имеются какие-то подозрения, наблюдения – и все такое прочее, говорите прямо. Готовы?
– Д… да!
– Слушаю…
* * *– Ну, как он тебе? – Сашка поморгал, с силой зажмуривая веки. Может, и хрен бы с ними, с теми собаками? Одолжили б у деда керосинку, и не пришлось глаза напрягать? А ведь это он только с одним поговорил, впереди еще трое. Причем вполне может оказаться, что другие покрепче этого будут.
– Не врет, – безапелляционно мотнул головой товарищ. – Однозначно. Я за ним весь разговор наблюдал, так что твердо уверен. Он хоть и научный аспирант, но простой, как топор. А вот остальные? Поглядим.
Понизив голос практически до едва слышного шепота, Виктор продолжил:
– Ты, кстати, насчет этого, Залесский который, чего думаешь? Подозрительно мне, что он единственный к ним по дороге прибился. Как бы засланным не оказался, а?
– Не понравился
