в каменный уголь, темную шерсть, шеол за картонной стенкой...
Если мы вообще способны на речь, как сам ты - на немоту,
на любых языках земных рычащую белой тенью.
2007
сова
семидырое небо, совиный огонь, папирус
где написано: жив, серия, номер, действителен до.
целлулоидная, плавящаяся, в царапинах и задирах,
хаотичная хроника прерывается яркою пустотой.
зря нам с тобой отрывали головы, складывали на память
в свою тьму сверчковую, в девять слоистых бездн,
тоже вспыхивающих белым, сгорающих вместе с нами,
пока птица летит сквозь камень, воздух и крыльев без.
2007
кроулег
Ночью в городе тише, и режут нежней, задушевней -
ничего, браза, личного, жизнь довела, а могли бы
побазарить за жизнь, что все тяготы мля, да лишенья,
да отсутствие денег и децтва щасливова типа.
Ночью в городе глуше, но только намного быстрее
звуки, черные думки, теченье реки под мостами.
Ярко-розовый кролик с усиленною батареей
правит черной ладьей, что уже никуда не пристанет.
И под синим стеклом по кисельной реке амнезийной,
по морям из расплавленных руд глубоко под землею
где сплошной горизонт самоцветный, с ужасною силой
кролик гонит ладью в никогда, никуда золотое.
2007
по колено в легенде
Милая, помнишь? - тот фильм про серебряный, зимний лес,
с людями, режущими друг дружку на фоне хрустальных видов,
под прекрасную музыку, с ангелами, спрыгивающими с небес
в сапогах из младенческой кожи, в одеяньях из перьев бритвенных.
И когда ветер уже поднялся, и жизни осталось на один укус,
а красота взяла нас в кулак и стала медленно стискивать,
главный герой всех предал какому-то неведомому врагу,
уронил дрючок и ушел в темноту, в бессмысленное
помещенье с рядами кресел, где с высокой пустой стены
вертят конусы света четыре огня совиных, а мы с тобою
идем по проходу, и дальше, и смотрим с той стороны
на квадратную тьму, стрекочущую, спокойную.
2007
выход в кадат
какой-нибудь царьград, где караван бредет
почти полмесяца предместьями; где житель
выходит на базар спросить, который год,
и что за государь на новой меди выбит.
уронишь уголек - пройдет сезон, другой -
ну выгорит чего, а там дожди потушат,
а там умрет и слух, точнее звуковой
барьер уже не даст все вести переслушать.
захватчики, войдя, успеют поседеть,
забыть родной язык, отдать детишек в школы...
какой-нибудь царьград, с огнями в высоте,
с монетами, где царь, гад в чешуе тяжелой.
2007
расцвела топорами земля
люди горят как сырые дрова - неохотно, вонюче.
хочешь маяк - а получится дрянь, крематорий.
сеешь разумное с добрым, а им не ужиться - получишь
вечную пустошь, где лишь белена да топорник -
ржавый, тяжелый цветок, тихих дум плотоядная флора.
вздрагивать поздно - понятно же, кто кого срубит.
думай, что ветер окажется сильным, а небо просторным
ровно настолько, чтоб кануть в нем, синем и хрупком.
2007
каванах
земля как пустая раковина поющая в темных далях
в струящейся слушающей посверкивающей глубине
с молчаливыми ртутными прочерками и стаями
зодиакальных животных составленных из огней
а единственный звук и тот обещание зрячей боли
вот мгновенная синева колючая горсть золотых светил
и долгий выдох опять уходящий в простую голую
безъязыкую ноту слышимую почти
2007
типа сокровище в лотосе
крекс-пекс, говорит, крибле-крабле, накось выкуси, ча-ча-чао.
ёптель-мобтель, еще подкатитесь, госпадипамилуй мя.
ёшкин кот, синий газовый лотос горит над землею печали,
ни теней от него, ни света, в сердцевине темная полынья.
и такая фигня, что на что ни глянешь, чувствуешь - невзаправду.
а то, чего нет, необозримо, и не дойти до края его.
и плывешь, как слепое пятно, похожий на аргонавта
в вывернутом тулупе золотящегося ничего.
2007
плетенка
старая кошка тычется большой, невеселою головой
в небольшую плетенку, в котячество свое сладкое,
перешедшее в сон на солнце, сон поближе к теплу, и вот
голова не пролазит в прошлое, и стоишь на дрожащих лапах,
думая, или, точнее, чувствуя тяжелую, урчащую пустоту,
календарный сквозняк, уже сделавший нас полустертой
неуверенной линией памяти, осыпающейся на свету -
ну так вот оно, будущее, шестеренчатый воздух спертый.
2007
полонез
засыпай же как божий коготь как древний вождь
в песнопенья убогих в поруганное пространство
задымленных отечеств текущих в тоску и дрожь
белоглазым шепотом слоящимся и напрасным
где рояльный мастер не хнычет но в твердой тьме
в многорядном эхе преследует звук неверный
одичавший голос и ключ качается на тесьме
да кривой молоточек да вилочка с нотой первой
а уйдешь от него превратишься в белесый шум
в полонез на расческе в кошачью руладу ночью
голой жуткой весны в поножовщину и тужур
наступившей лямури в горящее многоточие
2007
мышиный пантеон
Просыпайся, рассвет прекрасен как вспоротый самурай.
Видишь, радио пляшет, отгибая пальцы и извиваясь
под распевы убогих, поющих Семи Хорям,
Крысодеве немилостливице, да Белке, держащей в пальцах
небольшой, всеми проклятый, синий, текучий шар,
да вот все не решится - разгрызть его или спрятать,
чтобы взошедшее дерево, оскалившееся дышать,
разевало рты в темноту, в угольные ее пряди.
даже Господь наш Зайчег не знает, куда качнет:
в левое ухо плач ей, а в правое тишина
где беззвучно ступают мыши, и тишина течет
белой ослепшей молнией - только тебе ль не знать,
ее синие ветви горят на твоих руках
прорастают насквозь, цветут в разинутом рту...
Сотона наша Мурка, с головою, скрытою в облаках,
наш цветочный тигор, идущий по синей ртути.
2007
подол
сон пергаментных львов, что цветут с четырех сторон
обветшалой земли, на изгибах реки океана,
что течет вокруг мира, бурля от чудовищ, эон
за эоном, за именем имя, а следом за нами -
снова мир без людей: каракатицы, черная тушь,
гривы диких закатов, бесследных, не знающих глаза.
....и задрал бы изиде подол, да боишься найти темноту,
пауков по краям - а чуть что и набросятся сразу.
у батрахофагов, молящихся башне, был скриб,
что сказал: упраздняется кружево. я скажу: хуже -
упраздняется все - раз нет кружева, нет ни игры,
ни изиды с шахной, ни лягушки на ужин.
2007
anus mundi
Война дописана. Что вырыто пером,
могила все-таки, и желчь плывет по рекам,
драконьи потроха, в огнях железный гроб
со змиеборцами.... В глуши библиотеки,
стоящей, словно лес, за тридевять небес,
скриб сводит лоции, на карте - здесь драконы,
там девы задарма, а там, сказав себе
превед, шарахнется от речи незнакомой
несчастный автохтон, не ведающий, что
он думает на языке, подобном сну и дыму
над темною водой, где в глубине костром
горит царьград из змей, весны и нефаллимов.
2007
закладка
Раскаленный грош солнце и грош ледяной луна.
Тонкая пленка земли над слоистою темнотою,
книгой шеола, медленно выговаривающей времена,
языки и царства. Наша осень лежит простою
желтой, хрупкой закладкой - листик, сверкающее крыло
нимфалиды, не помнящее себя облако с алой прядью.
Тем, что было прежней, уже укатившейся головой -
связка диких ключей,
