2007
вереск
Ты копай, там грош, неразменный как вереск снов.
Всё, что есть под солнцем - боян, замечает Книга,
под луной всё ветер - сквозь холмы, сквозь картон домов,
и свистящие головы, где верещат и прыгают
семихвостые думки, и сыплешь им что пожрать,
чтобы не стать к утру полутелою умной чудью,
и колесико ладишь - бежать и опять бежать
в мельтешащие дали. Забудь, и с тобою будет
то же самое, что как если бы зубастые, дикие унесли
тебя в ночь зверьки, или птички под синей крышей
уложили на алое облако, смотреть как горят вдали
бесприютные звездочки над землею, почти неслышной.
2007
весною садик мой цветет
мы как рыбы над нами затягивается полынья
темно-белые дни как рисунок на хрупкой бумаге
где гравюрные выдохи где наверху ни огня
над дымящимся градом над весью унылой где зраку
остается животная серая радуга желтый фонарь
синеватые губы кровавые пятна в подъезде
лес как черные веники воткнутый в снег заслонять
горизонт а точнее отсутствие шва в этом месте
2007
2008 – 2010
пуговка
застегнуто горло на железную пуговку.
записано накрепко имя/фамилие.
ветер внутри и снаружи, и перепуганная
птица уже не ведает, где она машет крыльями.
оно понятно, и мне хотелось дойти до стены
или обрыва, но чтобы видеть где здесь - где там.
но открываешь глаза и лишь видишь другие сны,
а когда эти реки сливаются, получается пустота.
не расстегивай пуговку (железную, что на горле),
станет едино, что вдох, что выдох, выльются в небеса
голосящие стаи, земля снова станет голой,
не вполне существующей. так что не трогай сам.
2008
живем один раз
из такой дали, что о милях твердить, как водомерке звенеть о море,
из такой, что пока идешь, память переполняется, сбрасывается, шумит.
сколько ног аж по жопу стоптано, да и какими по счету очами смотришь -
а земля внизу все прокручивается, и волей-неволей летишь сквозь вид,
ощущая, что для всех она, сволочь, крутится в разные стороны.
это так же необъяснимо, как и то, что живешь лишь один бесконечный раз,
наблюдая, как горы растут и тают, как дышит вода, заколдованная
быть то небом, то аццкой болотиной, то уставшею парой глаз.
тайна видимо в том, что взаправду и звери, разорвавшие нас на части,
и неумолимые матери, собирающие нас в ту же самую, ветхую, еле стоящую даль,
что и жизнь назад, и беспамятство начинает выглядеть или являться счастьем
типа молодости, которая навсегда.
2008
пьяная сборка
Думай, но не упорствуй. Ведь вляпавшегося в суть
разрывает на два человека - один светел, ему всех жалко,
а одному горячо и люто, и кого-нибудь главного по лицу
хочется бить и бить металлической палкой.
Жалость тоже несбыточна. Смотри, как из тряских рук -
восковые уродцы, ватные облаки, моря из мятой фольги,
солнце приклеено в верхнем левом, обугливающемся углу.
Ты да я, мы стоим и таем вместе с миром недорогим.
2008
детали
заигравшийся в тайны разучится говорить,
будет знать ужасное, только не сможет вспомнить
слов пугнуть домочадцев деталями, как сгорит
милый край коробком с золотыми жуками сонными.
а без них, деталей, нас фиг напугать концом -
дескать жить будем долго, брат, а уйдем мгновенно.
...лишь у петрова демон сдерет поносить лицо.
да семенова ангел кастрирует автогеном.
2008
вьюнок
алым кленом сгорает, течет золотою ольхою по ветру,
черной сетью цедит ледяные воздушные стрежни
с поредевшими стаями, спит под слежавшимся светом
слепо-желтым адонисом лес, прозерпинушкин садик кромешный.
узелок бы на память, да ниточка быстро скользит,
обжигает ладонь, заалев, прорезает до кости,
острый лучик недолгий от звездочки той, что вблизи -
вряд ли мир: вбитый в черное тусклый серебряный гвоздик.
к маю рвет архетипами: половозрячий амур пропорхнет,
или кама, безумный вьюнок, влепит шиве прямком в ретивое,
и стечет белым пеплом в воздушную реку, где брод
невозможен живому.
2008
слова поставленные рядом
слово подброшено в воздух - прозрачный, рычащий силой.
вот он, комок окровавленных перьев, очередь в воскресенье;
вот белка, хвостатый ребенок, бросается с дерева в синий,
кипящий соцветьями воздух, фрактальный хрусталь весенний.
и в материковых снах со стекающим с неба цветом,
выгнуты аурой, переходящей в фугу, минуя припадок,
мы подобны прекрасным жукам, живущим на оба света,
с лимфой, полной теней, с глазами как черная радуга,
как слюдяное окошечко, что красным керосиновым языком
рассказывает забытье с облаками яростными, рычащими
над землею, вполне безжизненной, где не началось ничего
и уже ничего не кончится, пока не померк рассказчик.
вот и эта часть света, браза, становится частью тьмы,
солнце спит у себя в норе, под неровной корою будней -
сплошь ходы да укромы, а пойдешь, как на свет, на смысл -
пропадешь из людей, а точней, там людей не будет.
2008
разноцветные гуморы
любовь слепа словно птица с отрезанной головой
словно дерево одетое молнией выжженное на сетчатке
разноцветные гуморы движутся в теле сделавшимся толпой
еле связанных человеков убогих непропечатанных
в голове ни царя ни властей ни престолов ни сил
заметает ли светом стальной паутиной углы одиноких
гулких каменных изб многоярусных нор где висит
самоцветный паук раскаленной слезой восьмиокой
поменяйся с тенями и сказками тихо шурши по углам
пока в центре горит сто какая-то серия вечности или лусия
говорит все равно что альберто и оба идут по углям
безутешно красивые
2008
товарищ, мы едем далёко, далёко от этой земли
говорилось же: речь - упражнение в тишине,
наступающей после слов, поющей железным эхом,
тебе нечего мне сказать, и услышать тебя мне не-
чем, как немотою сквозной, слабоумным смехом.
многопалое пламя машет руками внутри земли
под колодезной, воглой, беспамятной темнотою,
нас сотрут вот здесь, а нарисуют уже вдали,
проигравших в деталях, хотя посмотри - не стоит
ни один человек ни любое их множество ни
упоминанья, ни собственной речи в дикой
тишине за границами боли, а глянут вниз -
что иван им, что табурет, что тигор.
вот и рисуют нас, забывая то этих, то тех,
с лишними головами, членами, с лампочками в глазах,
с заштрихованной памятью, стоящих на пустоте
с деревьями и домами, и яростным небом за.
2008
цитатник рхартмы
Слоящийся как дым, такой же серый шепот:
из дома выйдешь, оглянешься - уже в топкой
земле по крышу он, и сверху дерева.
Как невысокий холм, где ни жильцов, ни духов,
ни памяти в камнях. Потом вот так же рухнут
и оплывут любовь, потом отец и мать,
отчизна хищная, и это я и то,
их имена, их время - а потом с кустом,
растущим на спине, уже по грудь в земле,
вдруг просыпаешься: окно открыто в лето,
никто не умирал, глаза болят от света,
что, словно лодочка, качается на мгле.
2008
прививка от столбняка
под небом синим, под небом розовым, под черным ли,
