И каверзные провокационные вопросы, что подкидывались ею время от времени, сыграли свою роль: убеждая подругу в правильности принятого мною решения в силу неправильности сложившейся ситуации, поневоле я сама еще больше убедилась в том же. И как-то сразу стало ясно, что не так все тоскливо в отношении небожителей и хотя бы кто-то из них да смотрит в мою сторону с благосклонностью и сочувствием. Ведь не зря меня настолько воротило от «мужа», несмотря на долгую разлуку, неспроста смогли мои сенсоры пробиться через хитроумный магический заслон и явить мне решающие доказательства подмены! И уж бесспорным добрым знаком следует считать тот факт, что «отданная ранее часть моей души», вопреки всем сомнениям, обеими руками за воссоединение и совместный поиск приключений на любую подходящую часть организма ради восстановления справедливости!
Последний сегодня вопрос был задан позже, когда мы уже разбрелись по постелям, причем Норка, не слушая возражений, уступила мне кровать («Величествам положено, и не спорь с хозяйкой, раз в гости пришла!»), сама же устроилась на диване. Кот последовал за мной и свернулся клубком в ногах, его басовитое мурлыканье действовало так убаюкивающе…
– Все хочу спросить: а что потом?
– Когда?
– После того, как найдешь мужа и вернешь все на круги своя?
– Еще не думала об этом. – Я подавила зевок. – Наверное, будем жить как жили…
– А получится?
– Ты к чему вообще клонишь?! – Боль, неожиданно кольнувшая сердце, заставила спешно ретироваться подступившую было дремоту.
– Насколько я тебя знаю, вряд ли ты сможешь просто забыть эту историю.
– Забыть подобное под силу только склеротику со стажем! – проворчала я, садясь на постели. – А еще надежнее – жертве гильотины! Если сумеем в процессе поисков не расстаться с жизнью, то не самым лучшим решением будет потратить ее на бесконечные копания в прошлом!
– Но ведь вся каша заварилась именно тогда, когда Дин все-таки тебе изменил, как ни крути… А ты бросила детей, перебаламутила друзей и небожителей и ринулась туда, не знаю куда…
– Зато я хорошо знаю, что собираюсь в итоге принести! Кстати, насчет малышни ты зря – не бросила, а оставила погостить в наших фамильных владениях у любящих родственников, причем под совсем нешуточной защитой!
– Зато рискуешь головой, не зная наверняка, стоит ли игра свеч!
– А это вообще вряд ли хоть кому-нибудь известно, – махнула я рукой. – Конечно, проще всего было бы нацепить на фейс классически обиженное выражение, махнуть рукой и сказать: сам виноват, не оценил… И вообще – за что боролся, на то и напоролся… или какую другую умность в том же роде, да еще и неприличный жест изобразить, чтобы знал, куда идти со своей любвеобильностью наперевес! Мол, небожители не дадут мне, обманутой и обездоленной, в одиночестве зачахнуть, сразу и замену прислали ничем не хуже, но… – Я, не договорив, покачала головой.
– Но?.. – деликатно поторопила Норка.
– Предпочитаю подождать с выводами, пока не выяснены все обстоятельства.
– И ты… действительно сможешь простить ему измену?!
– Почему бы и нет?! – пожала я плечами, сооружая на лице самую милую из имеющихся в арсенале улыбок – в основном для того, чтобы замаскировать невольную гримасу из-за резко сжавшегося и болезненно пульсирующего сердца. – Разве что не сразу, а после того как… На мертвых не обижаются!
Но, испугавшись, что подруга воспримет сказанное слишком уж серьезно, поспешила добавить:
– Во всяком случае, подумаю над этим… если хорошо попросит.
И решительно выключила светильник.
Я стояла посреди огромной равнины, слегка пониженной в центре. Линия горизонта, размытая из-за плотной сизой дымки, не разделяла, наоборот – соединяла земную твердь и небесную сферу, поэтому казалось, что нахожусь внутри тускло светящегося мыльного пузыря. Солнца нет, но в мертвенно-синем сиянии, льющемся со всех сторон, ясно видно, что вокруг нет ничего живого, лишь раскаленный воздух мерно колеблется над серо-коричневой мозаикой сухой глинистой корки, растрескавшейся от нестерпимого зноя.
Раскаленный воздух сушит губы до трещин, а глаза до рези, но я почему-то игнорирую возможности сенсоров и продолжаю напряженно вглядываться в даль, щурясь и часто моргая. Впереди полупрозрачное марево становится плотнее, сильно дрожит, превращая пейзаж и без того безрадостный в панораму безумной пляски пыльных призраков, и наконец начинает медленно закручиваться в огромную спираль. Совсем немного времени потребовалось для того, чтобы гигантский темный столб, вращающийся с низким гулом, от которого ощутимо вибрировала под ногами земля, подпер белесые от жары небеса и заставил весь окружающий воздух устремиться к нему со все возрастающей скоростью…
Это зрелище завораживает настолько, что я не могу ни оторвать от него взгляда, ни сделать ни шагу в сторону, хотя толку было бы от тех шагов при таких-то масштабах неожиданного явления!.. Мое бездействие тем более странно, что, казалось бы, нет ни малейшего сомнения в моей неспособности противостоять взбесившейся стихии, равно как и в бесполезности любых попыток убежать или укрыться от надвигающегося ужаса.
Но я стою, выпрямившись во весь рост и держа перед собой руки. В моих сложенных чашей ладонях горкой лежат полупрозрачные шарики – дюжины три, гладкие, тяжелые, размером с принадлежность для пинг-понга и неожиданно пульсирующие живым теплом. Внутри каждого явственно мерцает огонек, словно неведомый мастер магии сумел не только заключить в каждую из этих сфер по крохотной свечке, но и обеспечил им способность гореть в замкнутом пространстве.
От нарастающего гула и грохота закладывает уши, резкая боль глубже ввинчивается в ноющие виски. Приближающийся смерч набирает обороты, пышет нестерпимым жаром. Он уже закрывает полнеба и заставляет весь имеющийся в наличии воздух стремительно мчаться к нему с треском и свистом, подхватывая и унося все, что попалось по пути, – песок, пыль, камни, мелкий сор… но не меня. Мне каким-то неведомым образом удается оставаться на месте, мало того – крохотные язычки пламени продолжают гореть, разве что мерцают немного чаще.
В мягких переливах неяркого радужного свечения, окутывающего их, пристальный взгляд легко различает лица людей – молодых, пожилых и совсем еще детей, такие знакомые и любимые до боли каждый по-своему… Внезапно приходит понимание – в мои руки какой-то высшей силой вложены души тех,
