Разговаривать было хорошо. Это связывало меня с реальностью, я оказывалась здесь и сейчас, под уличными фонарями рядом с Финчем, а не в черной бешеной галактике, где я искала и не находила похитителя мамы.
– Что, если под Сопредельными она имела в виду Сопредельные земли?
– Говори яснее, Финч. Пожалуйста.
– Сопредельные земли. Место, с которым связаны истории, ты понимаешь. Их действие происходят в одном и том же месте.
Он переключился в режим академического ученого, и это помогало. Хватка, стиснувшая мою грудь, стала слабее.
– Действие всех сказок происходит в одном и том же месте. В некотором царстве, в некотором государстве. Давным-давно на белом свете.
– Только не у сказок Алтеи. Существует теория…
Я застонала. Я достаточно времени провела на форумах, где пестрые компании фанатов и фольклористов фонтанировали теориями, чтобы остерегаться такого начала. Казалось бы, стиль Алтеи слишком темен, чтобы вокруг него развивалась такая интернет-активность, однако его темнота только подстегивала интерес.
– Боже мой. Да ты фанат на всю голову. Ты копался в этих теориях?
Это наконец задело Финча.
– Да, я фанат на всю голову, – огрызнулся он, – и вышло так, что именно в подобном дерьме ты сейчас нуждаешься. Так что, будешь слушать или нет?
Это слегка отрезвило меня, что было кстати. Я кивнула, предлагая ему продолжать.
– Итак, существует теория, – он нарочно подчеркнул это слово, – об исчезновении Алтеи в шестидесятых. Есть мнение, что она провела эти годы, странствуя в поисках сюжетов, как Алан Ломакс собирал американский фольклор. Что Сопредельные земли – кодовое название для неких изолированных территорий где-то на севере.
Я такое уже слышала. Это звучало очень правдоподобно, и скорее всего именно поэтому меня настолько раздражало.
– Может быть, Одри говорила про эти Сопредельные земли, – настаивал Финч. – Например, Алтея могла украсть историю у кого-то, кто разозлился и теперь хочет контрибуции, признания…
– И поэтому решает преследовать ее родственников сорок лет спустя? – закончила я его фразу. – Какой-нибудь, не знаю, дикий норвежский пастух наконец смог добраться до Нью-Йорка ради кровной мести?
Перед моим внутренним взором промелькнуло лицо рыжего мужчины. Надо было сказать о нем Финчу, но я не могла перестать думать об окончании цитаты из Нельсона Олгрена: «Никогда не спите с женщиной, чьи проблемы хуже ваших собственных». Конечно, до того, чтобы спать с Финчем, мне было как до Луны, но проблем у меня уж точно было больше, чем у него. И я не хотела ему их добавлять.
Он пожал плечами.
– Это просто теория. Должно же все это что-то значить. В конце концов, они оставили тебе страницу из книги. Может, это код.
– Поэтому ты должен мне рассказать про «Трижды-Алису», вдруг там найдется подсказка. Ключ к тому, что я должна делать дальше.
– Я расскажу. Но только наедине. – Он заметил выражение моего лица и натянуто улыбнулся. – Наедине – в смысле, там, где нельзя наткнуться на моего отца или мачеху. Наверняка сейчас хотя бы один из них дома.
В конце концов мы оказались в ресторанчике на Семьдесят девятой улице – в недешевом местечке, где даже порция супа кнейдлах стоит двенадцать баксов. Именно кнейдлах и заказал Финч, а к нему – клубный сэндвич с добавочными огурчиками. Я взяла блинчики в черничном сиропе – в память об обеде с рыжеволосым похитителем. Однако они быстро остыли у меня на тарелке, и вызвать в себе какие-нибудь глубоко спрятанные воспоминания не получилось.
Я положила телефон на столик между нами, и при каждом взгляде на его немой черный экран мое сердце сжималось. Весь мир вращался вокруг отсутствия моей матери, как будто свет рикошетил от чего-то слишком темного, чтобы его осветить. Я видела свое отражение в дополнительной ложке, которую подала нам официантка. Мои глаза были черными провалами, полными страха.
Финч съел один огурчик, второй положил на край моей тарелки, а третий разрезал на кружки и положил себе в сэндвич.
– О’кей, – начал он. – Попробую вспомнить «Трижды-Алису» как можно лучше.
Его рассказ оказался длиннее и подробнее, чем я надеялась, хотя Финч постоянно поправлял себя и добавлял элементы из других сказок. Но в общих чертах его рассказ звучал так.
9
В одном далеком королевстве холодным днем у короля и королевы родилась дочь. Глаза новорожденной были черными-черными, без белков, и повитуха сбежала от роженицы, как только отдала ребенка ей в руки. Королева взглянула дочери в глаза, черные и блестящие, как крылышки жука, и сразу же ее возненавидела.
Девочка оставалась маленькой и не издавала ни звука – даже едва родившись, она не заплакала. Уверенная, что она не выживет, королева отказалась давать ей имя.
Сначала казалось, что королева была права: месяцы проходили за месяцами, а ребенок все не рос. Но и не умирал. Миновало два года, а девочка оставалась крохотной, как в день рождения, и такой же безмолвной. Ее выкармливали овечьим молоком, потому что королева отказалась давать ей грудь.
Однажды утром, когда нянька явилась ее накормить, она обнаружила, что ребенок за ночь вырос и теперь стал большим, как семилетка. При этом ручки и ножки девочки были слабыми, как лягушачьи лапки, а глаза оставались такими же беспросветно черными. Однако было решено, что она выживет. Король заставил жену дать ей имя, и королева выбрала для нее имя слабое и лишенное власти, скверное имя для принцессы. Королева назвала ее Алисой.
Наконец Алиса заговорила, причем сразу полными предложениями. Говорила она только с другими детьми – и только затем, чтобы доводить их до слез. И снова она перестала расти. Годы шли, и при дворе все уже решили, что Алиса навсегда останется ребенком, так и будет до смерти играть злые шутки над другими малышами и пугать служанок своими черными-черными глазами.
Но однажды утром – таким холодным, что дыхание замерзало на губах того, кто осмелился выйти из дома – очередная нянюшка пришла будить Алису и нашла в ее кровати двенадцатилетнюю девочку. Вся она была нескладная и угловатая и едва ковыляла на своих новых длинных ногах, как новорожденный жеребенок. Слуги шептались, что она – подменыш, но глаза ее были все так же черны, и характер остался прежним: она мало говорила и постоянно появлялась там, где ее не хотели видеть. В замке стало трудно удерживать слуг, и фрейлины королевы судачили, что девочка тому виной.
Нянька-служанка Алисы боялась повторения того дня, когда она нашла в постели принцессы незнакомку на годы старше. Однажды утром, обнаружив, что в комнате Алисы ее ожидает семнадцатилетняя девушка, нянька шепотом выругалась и навсегда сбежала из замка.
Принцесса была юна годами, но отличалась редкой красотой – и по крайней мере выглядела созревшей. Король, который до того редко говорил ей хоть слово, стал поглядывать на нее жадными
