– А чем?
Буквы были.
Арей их читал. И слова… и вот сейчас он вдруг явственно осознал, что язык, на котором книга была писана, ему незнаком. Но если так, как получилось, что он…
– О! Лоб морщишь, значит, пошла мысль… побежала… магия, человек, это прежде всего сила, а потом уже все остальное. Прежде находились умельцы эту силу запирать, скажем, в книге… или вот есть у норманнов меч, который проклятым величают, дескать, всяк, кто в руки его возьмет, великим воином станет, да только недолгим будет его величие. Трех лет не пройдет, как сгинет человек, а все, что сотворил он, рухнет. У саксонов корона есть, что только королю истинному впору будет. Нынешние-то ее и мерить не меряют, закрыли в подвалах от греха подальше. А то ж мало ли, кого корона признает… книги, студиозусы, чтоб вы знали, это не только источник знаний, но тако же проблем многих на головы дурные, которые лезут, сами не разумея, куда и для чего.
Он выдохнул.
– То, что вы нашли, артефакт. Безусловно, древний. Возможно, хар-ранг…
– Что? – осмелился поинтересоваться Еська, который свою супружницу приобнял и по плечу поглаживал, успокаивая, стало быть.
– Хар-ранг, бестолочь, которая так и не заглянула в рекомендованную для изучения литературу, – произнес Архип Полуэктович нарочито занудным тоном, – в переводе с древнекеметского означает «хранитель». Это способ сохранения информации, изобретенный кеметскими магами, когда информация сия помещалась в предмет, его изменяя… скажем, была книга, и книга осталась, да только вот страницы ее для человека, дара лишенного, в лучшем случае будут пусты. Если же в руки маг возьмет, то откроется ему… ну тут, конечно, от хар-ранга зависит, что откроется. Если защита стоит, то путь в мир иной, лучший… если же нет, то согласно запросу. Ментальному, бестолочи, запросу. А что сие значит?
– Мысли?
– В ваших головах они редко заводятся, – хмыкнул Архип Полуэктович, – но в целом примерно так. О чем думаешь, то и получаешь. Желаешь обогатиться, хар-ранг подкинет заклятье, способное превратить пыль в золото… или удачу привлечь. Или еще что… захочешь врагов извести? Получишь с полдюжины проклятий… один нюанс. Подчиняется хар-ранг прежде всего тому, кого сам хозяином сочтет.
– Все равно не понимаю.
Арей замолчал.
Что-то гудело. Стонало. Грохотало, но там, снаружи, и здесь этот грохот и стоны казались чем-то в высшей степени неважным.
– Чего не понимаешь?
– Я хотел лишь… вернуть истинное обличье… но вы…
– Что я? – Архип Полуэктович плечами пожал. – Я в своем самом что ни на есть истинном обличье, а сколько их быть может, это уже личное дело каждого. Это первое. А второе, если память мне не изменяет, а она не изменяет, поверь, я все ж молод, заклятье называлось иначе. Пробуждение сути. Вот она и пробудилась. Не только у вас…
Он хмыкнул и прислушался.
– А что суть пробудившаяся будет такова, что ты с ней не управишься, так то, бестолочь, твои проблемы.
И развернулся.
– Значит, Зослава…
Архип Полуэктович руками развел.
– Ушла.
– Куда?!
Куда можно было деваться с чердака, дверь с которого Арей самолично запер? Нет, ныне-то дверь повисла на одной петле, да и, говоря по правде, она и прежде была хиловата, но все ж… не про чердак Архип Полуэктович сказывал, все куда серьезней.
– Мне того неведомо. Ничего. Найдем, коль живы будем.
– Сейчас.
В той книге, помнится, был способ отыскать человека, пусть бы и человек этот за тридевять земель ушел да на краю мира схоронился.
– Не думай даже. – Архип Полуэктович, видать, хорошо своих студентов знал, а потому упреждение затрещиною подкрепил. – Так оно и начинается. Хар-ранги – вещи с подвохом. Они и помогают… навроде как помогают, и в то же время силы из тебя тянут. Чем чаще заглядываешь, тем меньше сам можешь и тем больше сил отдаешь… головой думай! Не только для рогов она тебе дадена.
Упрек был справедлив, но…
Есть, конечно, способы. Арей проходил. И зачет по поиску сдал легко, но те – ненадежные, в лучшем случае направление укажут, а вот тот, который в книге, прямо к человеку приведет.
Говорено ему? Так он слышал. И книгу вернет…
Нет, не вернет, мало ли для чего ее используют? Он ее спрячет… в надежное место. В очень надежное место, чтобы никто…
А то ведь специально наговорили всякого… да, специально… чтобы Арей книгу отдал. Передал Акадэмии. Или вот этому… он небось спит и видит, как бы заполучить сокровище.
Арей с трудом отделался от навязанных мыслей.
– Хорошо…
Он найдет Зославу. Куда бы ни ушла, найдет. И книга ему не нужна. Есть способ. Кольцо-колечко заветное, пока на пальце, то…
Выберется и найдет.
Выбраться оказалось непросто.
Глава 34. Где дело складывается
Щит пал.
Все оказалось так просто, что Евстигней в это и поверить был не способен.
Он надеялся…
Он сам не мог бы сказать, на что надеялся, сдирая черную бусину с рубахи. Одна из десяти, даренных царицей-матушкой.
По одной на рубаху. И коль случалось менять рубахи, то бусину эту Евстигней перешивал самолично.
– Это не наказание. – Пальцы перебирают его пряди. – Если бы я могла иначе… не смотри так, мальчик. Я и вправду могу иначе, но это будет означать, что все сделанное сделано зря. А я душу продала. Как теперь отступиться?
Ласковый голос.
Сладкий дым. И бусина стеклянная скользкая. Крутится-вертится… того и гляди, выскользнет…
– Не думай, что обманешь меня, мальчик. – Пальцы впиваются в волосы. – Себя не жалеешь, родных пожалей… все полягут… и батюшка твой, и матушка, и сестру не пожалею. Любишь сестру?
– Люблю…
Ускользает… сестру Евстигней не помнил. Что-то розовое и мягкое, кружевное, пахнущее молоком… смех и ручки пухлые, которыми она махала, его завидя…
– Вот и правильно, без любви человеку никак… без любви он душу тратит… а с любовью продает. – Ее смех горек, а бусина в пальцах рассыпается трухой, освобождая заклятье.
И то поднимается.
Раскрывается.
Вплетается предивным узором в защитный купол, и купол этот, мигнувши, гаснет. Кричат радостно игруши…
– Тревога! – Евстигней, еще зачарованный памятью, а может, и сном, который так не похож на сны иные, бьет прутом – откуда тот только взялся – по стене. – Тревога!
Горло саднит.
А голос тонет в вое нежити, которая хоть и неразумна, а поди ж ты, сообразила, что путь свободен.
– Тревога…
– Успокойся! – Фрол Аксютович перехватил прут, играючи вытащил его из занемевшей руки. – Иди в хату… и ты, Люциана…
Она, стоявшая за спиной, лишь плечами пожала да поплотней запахнула кружевную шаль.
– Идем, Евстигней, и вправду, не стоит под ногами мешаться.
– Я… – Признаваться в сотворенном было невыносимо стыдно, но и молчать Евстигней не имел права. – Это я сделал…
– Знаю. – Люциана Береславовна подхватила его под руку.
– Я не мог…
«…Я не могла иначе». Ложь… красивая ложь… могла. И он, Евстигней, мог бы… если бы захотел, мог бы, но клятва… цена…
– Нет. Мог. Но моя сестра… отец… и матушка…
– Вспомнил?
– Да.
– Вот и хорошо… – Люциана Береславовна потянула
