И верно, Еська вот, доской по лбу получивши, и душеньку отдать может… не говоря уже о девках.
– Ты как? – шепнул он.
Вместо ответу Щучка в пальцы камень вложила. Ишь ты, до чего сноровиста! Еська и не почуял, как кошеля взрезали.
– Так вот, говорит мне Марьяна ваша Ивановна, что, мол, есть у ней для меня тело подходящее… молодое, крепкое… не без дару… а главное, целое почти. Душенька поедена страстями да гордынюшкой, ну так я не брезгливый. И выбору особого, признаюсь, не имел. Не упокаиваться же ж? Тело-то мы по первости честно делили, а то ведь вокруг князюшки многие вились любопытствующие… то окурят, то кадилушком в нос сунут, то молиться заставляют… бестолочи. Молитва без веры – пустые слова.
– Зачем ей…
– Все не успокоишься… любопытство не одну кошку сгубило, Люцианушка. А зачем, мыслю, интересный вопрос… чтоб извести дурную кровь. – Он фыркнул. – Не то чтобы меня так уж радовала зависимость от сумасшедшей, но жизнь жестока, да…
– Не сходится. – Еська услышал свой голос со стороны. – У тебя было столько возможностей избавиться от нас… а ты…
– А я развлекался… вечная жизнь скучна. Ищешь, знаете ли, способы разнообразить. К примеру, дать жертве шанс… небольшой такой шанс… спешить мне, если понимаете, было некуда.
Некуда.
Его правда.
Игра, в которой он, Ильюшка, мог и играть, и наблюдать… пока ему было дозволено.
– Ты… – Еська сжал камушек, присланный то ли напоминанием о заключенной сделке, то ли просто пожеланием удачи, а может, и вовсе обманкой.
Выйдет?
Не выйдет?
Не подведет ли воровская удача?
– Ты… ходил к безносым за зельем… запомнили… у них свои глаза, своя метода… и тебя запомнили… и Лойко с матушкой, которой вздумалось прогуляться, хотя ж она затворницею жила… долго боярыня платки выбирала…
Камушек нагревался.
Медленно.
Слишком медленно, чтобы у Еськи хватило терпения и языка, потому как тварь, пред ним восставшая, была хитра да осторожна. Того и гляди сорвется…
– Я, я… успокойся… и недоволка вашего я сгубил… и Егорушку вон попользовал, только он, мыслею, не в обиде… и манок в колодце тоже я утопил. Что сделаешь, служба, она такая.
– Служба, да… – И Еська решился. Он кинул камушек в того, кто стоял в трех шагах, ухмыляясь во все зубы. Кинул и крикнул: – Лови!
А тот и поймал.
Не сам, тело подвело… у тела-то свои привычки.
Сперва-то ничего не случилось. Ильюшка поднес камушек к глазам, поморщился, а потом вдруг взял да рухнул, что дуб подрубленный.
– Бестолочь, – почти нежно произнес Архип Полуэктович. – Ну разве ж можно было рисковать так? А ты, Люци, не смотри… вяжи этого… духа. После разберемся, что да как.
Он подошел к телу.
Присел.
Вытащил камушек из онемевших пальцев Ильюшки, но единственно для того, чтобы в рот тому сунуть. Да сверху платком своим перевязать, благо длинен тот был.
– Так оно надежней, – пояснил Архип Полуэктович. – Божиня даст, не подавится.
Еська вздохнул и покачнулся.
Упал бы, когда б не цепкие руки жены, а та, прижавшись костями, прошипела на ухо:
– А на лярв всяких пялиться станешь, глаза выцарапаю.
Вот же…
Глава 35. О том, что не всегда все идет по плану
Азары были мертвы.
Кирей ощутил неладное, когда только подошел к лагерю. Тихо… куда подевалась стража? Неужто Кеншо-авар столь беспечен? Нет, никогда-то старый недруг беспечностью не страдал, а ныне вот…
Ладно, собак нету, чтобы голос подать, а кони-то куда подевались? Сгинули, как и стража? Нет, стража не сгинула. Лежит воин, руки раскинул, будто небо обнять желает, а из груди стрела торчит. Короткая. С бурым оперением. Самая она под степной лук.
А вот и другой, с глоткой перерезанной.
Третий…
Сотню привел с собой Кеншо-авар, да вся и полегла… сотник же у шатра отыскался, порубленный, да и в смерти сабли кривой из рук не выпустивший.
Скольких он с собой забрал? Четверых? Пятерых? А остальных кто? С кем бились они? Не с нечистью, иначе отчего не тронуты тела мертвые? Да и порубленная нечисть куда подевалась? С ворогом тайным? И вновь непохоже… друг с другом? Тела-то сотника окружают азарские.
Качнулся полог шелковый, ручку белоснежную пропуская.
– Заходи, гость незваный. – Голос нежен, голос сладок, и от него уже голову кружит. И Кирей ступает под сень шатра.
Пахнет тяжело. Палочками ароматными.
Свечами.
Воском и ладаном. Шафраном драгоценным, которое девица, на блюдо высыпав, забавляется, пальчиком по блюду водит, рисунок рисуя.
– Здравствуй, наследник, – молвила, усмехаясь, Любляна. – А я уж заждалась… думать стала, что, может, и не придешь…
– Пришел.
– Присядь тогда, в ногах правды нет, как люди говорят.
– А где есть?
– Не ведаю. – Она поднесла измазанные пальцы к лицу и понюхала.
А ведь нага.
Бесстыдна в своей наготе.
Хороша… пожалуй, и отцовский гарем не знал этакой красавицы.
– Нравлюсь? – Она ощутила его интерес и откинула волосы, изогнулась, выставляя такое гибкое сладкое тело. – Скажи, что хороша?
– Это ты их убила?
– Кого? А… ты про них. Нет. Разве ты видишь у меня оружие?
– Ты сама оружие. – Кирей отвел взгляд и головой тряхнул, избавляясь от наваждения. А Любляна засмеялась, и от смеха этого против воли в горле пересохло.
– Они все желали обладать мной. Я сказала, что выберу сильнейшего. И они умерли, пытаясь доказать, что достойны. Это так глупо… но ты, если хочешь…
Ладонь скользнула по белому бедру.
– Не хочу.
– Лжешь, – белый пальчик прочертил полукруг на груди, – я чувствую твое желание…
– И что?
– Ничего. – Полуопущенные веки, улыбка мягкая. – Что тебе мешает исполнить его? Я не буду против.
– Я буду. Я хозяин над своими желаниями.
– Другая на сердце? – Она двигалась медленно, тягуче, и движения эти завораживали. Кирей отвернулся. – И собираешься верность хранить? Не стоит…
Он не ответил.
– Она все одно не поверит… или не оценит… ты мужчина… ты можешь позволить себе много больше, чем позволено слабым женщинам… – Ее голос оплетал, и Кирей понял, что еще немного – и напрочь увязнет в словесных тенетах, в которые, следовало полагать, попался дорогой родич вместе с сотней. – Да и вспомни предков своих… разве они…
– Замолчи! – Кирей распрямился. – Ты их убила… пускай… что ты собираешься делать? Не знаю, меня это не интересует… пожалуй, я должен быть тебе благодарен, что ты избавила меня от необходимости убивать самому.
– Ты знаешь, как выразить благодарность. – Она растянулась на шелках. – Мне нравится твой огонь…
– И ты высосешь его до последней искры.
Тварь лишь прищурилась. Она не спускала с Кирея внимательного взгляда, под которым он чувствовал себя мышью, уже попавшей в кошачьи когти, но еще наивно полагающей, будто способна она высвободиться от них.
– Упр-р-рямый, – мурлыкнула она, переворачиваясь на живот. – Что ж… хочешь тратить свою жизнь на глупости, пускай… найдутся другие… и я пока сыта.
Она облизнулась.
– А тебе я, пожалуй, погадаю. Присядь.
И Кирей против воли – тело
