– Дунь, – велела она.
И Кирей дунул.
Душистое облако поднялось, забивая нос. А когда опустилось – он с трудом не расчихался, – тварь отобрала блюдо.
– Ждет тебя… ждет тебя смерть скорая… а потом дорога дальняя. – Она сморщила носик. – Ничего-то интересного… я большего ждала, а ты скучный, если разобраться… что ж, ступай себе. И помни мою доброту.
На мертвецов слеталось воронье. Вот ведь… а говорят, что птица дневная… или, может, луна нынешняя высоко взошла, свету изрядно давала.
Кирей дошел до края поляны.
Остановился.
Кто ему они?
Те, кого он бы убил в честном бою или, как знать – воинская удача хитра, – сам бы полег. И вряд ли удостоен был бы почестей… скорей уж голову б отрубили, погрузили в стазис – все доказательство воли исполненной, да и отвезли бы кагану последним приветом от старшего ненужного сына.
И значит, не ему беспокоиться что о воронье, что об иных падальщиках, которые появятся к рассвету, а может, и того раньше.
Тварь вышла из шатра.
Нагая. Нечеловечески прекрасная. Манящая… если остановиться… если вернуться… смерть? Смерть не страшна… дорога? Никуда не денется она, Киреева дорога… и, значит, чего ради спешить? К кому? К той ли, которой в любви клялся?
Клятвы – слова.
Прах на крыльях времени. Пролетят дни, пронесутся месяцы, годы в прошлое сгинут, и что останется от нерушимых клятв?
– Прекрати. – Кирей развел руки, и на ладонях поднялось пламя. Оно легко стекло наземь, но не погасло, коснувшись жирной земли, растеклось по ней полупрозрачной зыбкой лужицей. Добралось до мертвеца, вцепилось в пальцы его…
– Я же ничего не делаю. – В сумраке ее кожа словно светилась. – Я лишь позволяю твоим желаниям быть услышанными… люди так смешны… прячут желания внутри себя…
Она прижала раскрытую ладонь к груди.
– Растят чудовищ, а вырастив, удивляются, как же так вышло… или уходи, сын степей, или оставайся, но, решив единожды, не жалей о своем решении.
Она больше не была тварью, как не была человеком.
Кем?
Кем-то несоизмеримо древним, против кого Кирей с его силой – пыль на ладони. Дунет, плюнет и забудет, как звали…
– Испугался?
– Нет.
– Зря. – Она провела пальцем по своим губам. – Страх порой на пользу… а с другой стороны… хочешь, я подарю тебе силу?
– Подаришь? – Кирей в этакое добро не верил.
– Подарю. Ничего не попрошу взамен.
Он покачал головой.
– Отчего же? – Она переступила через тонкий ручеек огня, который дополз до шатра и теперь осторожно, крадучись, пытался вскарабкаться по расшитому пологу. – Сила тебе пригодится… конечно, ты решил убежать, но бегать противно самой твоей натуре… да и скрываться до конца жизни. Гадать, не узнал ли кто правды… и вдруг да однажды придут… и за тобой, и за твоими детьми… и за женой, которую ты, выходит, любишь.
– Выходит, люблю. – Кирей позволил огню набраться силы. И он, растекаясь по поляне, то тут, то там раскрывал рыжие венчики цветов. Будто маки в степи.
– Жаль будет, если она погибнет.
– Все мы смертны.
– О да… теперь ей кажется все это замечательной идеей… сбежать от своего прошлого, от твоего… начать жить с нового листа… только на деле это не так легко, как вам кажется… и силы пригодятся тебе… бежать не будет нужды. Ты вернешься в степь, и степь тебе покорится. Сотни и тысячи. Ты сотрешь с лица земли тех, кто позволит проявить хоть тень недовольства.
– Заманчиво.
– И коль пожелаешь, завоюешь весь мир.
Огонь поднялся стеной.
Загудел обиженно… он ведь уже говорил… он ведь тоже предлагал и силу, каковой ни у одного живого существа не было, и власть, и богатства земные…
В том и дело, что было это. А одного разу прошедши дорогой, второй ступать легче.
– Нет. Извини.
Пламя поднялось до небес.
Еще немного, и прахом станут тела, а с ними – и трава, и дерева, которых коснулся жар, сгинет шатер… и лишь упрямое железо до последнего будет держаться, но все одно не выдержит, потечет маслом да на землю… и только ей, нелюди, огонь не причинит вреда.
– Проводить тебя, что ли? – спросила боярыня, и вновь она выглядела более человеком, хотя и не лишенным особой магической притягательности.
– Не надо. Иди по своим делам.
Она не стала возражать.
К счастью.
До заклятого места Кирей добрался быстро, даром что луна дороженьку светила, а метка, не им ставленная, горела, что пламень на вершине маяка. Поляна, если разобраться, обыкновенная самая. Ельник справа. Ельник слева. Дерева старые, матерые, юбки колючие расправили, смыкаясь стеной. Ни дать ни взять – боярыни в царицыном окружении…
Ее уже не стало, он это чуял, и странное дело, зная если не все, то многое, все одно испытывал необъяснимую тоску. Того и гляди, разрыдается, горю волю давая.
Нельзя.
– Эй, есть тут кто? – крикнул Кирей, остановившись на краю поляны. – Если есть, выходите…
Камни.
Вот что необычного. Огромные, будто еще цмоком принесенные из-за края мира с землицей, из которой после мир-каравай лепили, они стояли молчаливыми стражами. И чудилось в обманчивом лунном свете, будто бы у камней этих лица есть.
Старец с брюзгливо поджатыми губами взирает на Кирея.
Или вот дева… нет, хватит с него сегодня дев.
Воин хмурый… мерещится, он даже потрогал ближайший камень, убеждаясь, что нет никакого рукотворного лица, но лишь воображение его собственное подводит.
– Пришел? – Лойко выступил из-за громадины. – Лопату принес?
– Лопаты, от извини, не нашлось… здравствуй, Зослава…
Я сидела.
И сидела.
И от ждала, когда меня спасать придут. В сказке ж как? Колдун злокозненный деву уволокает за моря-окияны, в замки превысокие, в горы с ущельями, чрез которые не всяка птица перелетит, а возлюбленный ейный, когда боярин молодой, а когда вовсе вдовий сын, спасать кидается. И переплывает моря, лезет на горы, а ущелья на цмоковых крыльях перелетает. Главное, что добирается до замка черного да и вызывает колдуна на честный бой.
Или не честный.
Бывали и такие молодцы в сказках, которые биться не лезли, но девицу-красавицу умыкали. Я сидела. Бой там или умыкание, но все пора…
А никто не шел.
Луна поднялась высоконько.
Елки шумели. Лойко лежал, будто мертвый… мертвым он и был, только я все никак в этое поверить не могла. От и сидела.
И ждала.
Как раскрасавице положено. А то ж что за сказка, когда девка сама от колдуна бежит? Девке героизм без надобности… нет, я-то пусть и не раскрасавица, да все одно не сказочная, и когда б могла сбежать, сбегла б…
Не могла.
Пущай и не спутал меня Лойко веревками конопляными да в цепи не заковывал, а… а слово было дано, и не единожды. Вот и ждала.
Дождалась.
– Эй, есть тут кто? – весело крикнул Кирей да огоньку на ладони подкинул. – Если есть, выходите…
Мы и вышли.
Я-то сперва хотела на шею броситься да с рыданьями, чтоб уж точно как в
