— Вот здесь не сходится, — сказал Хитров, — Саша умер в две тысячи пятом, так? Если то существо в обличии Анны Николь — воплощение его проблем с наркотиками, почему оно сгнившее? На момент Сашиной смерти Смит была жива.
Ермаков замешкался, но Ника проговорила:
— Это не важно. В конце концов, к биографии настоящей Смит это не имеет отношения. Брат запирался в туалете, чтобы ширнуться. Всегда возле плакатов. Может быть, напечатанные на плакатах образы оживали в его галлюцинациях? И вполне здоровая Смит являлась ему такой вот.
— То бишь эти явления — маски одной и той же сущности? — уточнил Хитров.
— Вот именно! — Ника написала поперек таблицы слово «знахарь» и обвела его жирной линией.
— Я все равно не понимаю, почему именно мы, — сказал Хитров. — Старик лечил сотни людей. Следуя твоей теории, таких сгустков, шев, полным-полно в Варшавцево.
— Нам предстоит с этим разобраться, — Ермаков окрыленно улыбался.
«Для тебя это хорошая возможность отвлечься от расставания с возлюбленной, — подумал Хитров, — и проявить себя героем перед Ковач».
Ника охнула и тряхнула волосами:
— Парни! А что если с помощью масок призрак указал нам на своего убийцу? — Она ткнула ноготком в листок. — На знахаря? Кто-нибудь знает его имя?
Хитров качнул головой.
— На работе, наверное, знают. Я встречаю его изредка в коридоре. Мрачный нелюдимый старикан…
— Толь, расспросишь завтра про него?
— Само собой.
— Ника, на тебе Интернет. Ключевые слова: Варшавцево, криминал, пропавшие девочки, народный целитель, все, что удастся выжать из «Гугла».
Ника поднесла к виску два пальца и отсалютовала.
— А я попробую попасть в местный архив.
— Ты просто хочешь отсканировать свои стихи, публиковавшиеся в «Рудничке», — неожиданно для себя пошутил Хитров.
Они ухватились за смех как за спасательный круг. Обменялись остротами.
А Ника сказала:
— Боже, если твоя теория про шев хоть чуточку верна, получается, что все это остается здесь даже после нашей смерти. Наша порча, наши сны. И эта болезнь брата. Саши нет уже одиннадцать лет, а его кошмары приходят к нам наяву.
— Честно говоря, — сказал Хитров, — проще поверить, что душа Анны Николь Смит переселилась в Варшавцево, устав от калифорнийского климата.
Он взглянул на часы и присвистнул:
— Мне скоро на работу вставать!
— И мне тоже не помешает поспать, — призналась Ника.
Обуваясь, Хитров думал о фильме «Ведьма из Блэр». Посмотрев его на кассете, Хитров и Ермак пришли к выводу, что сценарию не хватило реализма. Испуганные персонажи обязаны были придаться в палатке любовным утехам. Секс заглушает страх. Не этим ли займутся голубчики, проводив его?
— Мы будто в ужастик попали, — сказал Ермаков.
— С Анной Николь в одной из ролей.
— Ущипни меня.
Он ущипнул, и Ермаков обозвал его Хитрожоповым.
Тучи развеялись, над городом сияли яркие звезды. Многоглазое небо наблюдало за Хитровым. Он размышлял о том, почему рассказал друзьям про гадюк, но не обмолвился об их предводителе, о той тени, что таилась на самом дне ямы его кошмаров.
Впервые за много лет он думал о Змеином мальчике.
23
Во сне ему было четырнадцать. Накануне нового, две тысячи первого, года он шел по черной растрескавшейся земле, сжимая в руке бутылку из-под пепси-колы. В пластике плескался бензин.
Под подошвами струились рытвины, борозды, которые приходилось перепрыгивать. Он видел черепки животных на дне ям, копыта и клочья шерсти. Справа шагал испуганный подросток Хитров, слева — Саша Ковач. Тощий и взлохмаченный, в косухе, накинутой на обнаженный торс. Лунного света хватало, чтобы рассмотреть круги под его глазами, ввалившиеся щеки.
Они шли нога в ногу, а впереди маячила приземистая постройка. Словно индейский вигвам посреди прерии. Стены хижины были обшиты волчьими шкурами, над дверцами, над табличкой «Комната отдыха ветеранов труда» топорщились бычьи рога.
Андрей собирался сжечь беседку, отомстить Солидолу за унижения. Много лет назад в реальности он так же крался сквозь ночь, и горючее булькало в бутылке, но тогда хибара выглядела менее устрашающей и находилась не в степи, а на улице Быкова. Ему что-то помешало… Да, вспомнил спящий Андрей, он напоролся на Журавля, Вовиного ординарца. А сам Вова Солидол почему-то сидел в темноте под столом, и Андрею удалось сбежать.
Андрей-из-сна встал напротив беседки. Саша Ковач и Толя Хитров замерли поодаль. Он хотел поискать зажигалку, но сосуд в руке обзавелся матерчатым фитилем, и фитиль уже тлел, искра ползла к маслянистой жидкости.
Он метнул коктейль Молотова, бутылка разбилась о дверцы, и оранжевый цветок распустился на фанере. Огонь устремился вверх и в стороны, он протискивался сквозь прорехи и разливался яростным свечением. Дерево и ветошь пылали, и Хитров с Ковачем дергались, исполняя победный танец — механический и жутковатый танец марионеток. Их лица были желтыми, глаза отражали пожар, будто им под веки вставили осколки зеркала.
«Что-то не так», — запаниковал Андрей.
Он уставился на горящую хибару. Доски расслаивались, растопыривались, и там, в пляшущих красных мушках, он разглядел фигуру, укутанную простыней. Фигура покачивалась в такт с языками пламени, материя дымилась, занимались края, простыня тлела, открывая девичье личико, обрамленное светлыми прядями, чистое и не тронутое огнем.
«Это я ее сжег, — подумал Андрей. — Я сжег Белую Лилию».
И пейзаж обратился в пепел, Андрея сдуло в другое кино, где было не страшно, суетно и пестро, что-то про подготовку к празднику.
Он проснулся, разбуженный солнечными лучами. Поворочался, уткнулся в теплую, мерно вздымающуюся спину.
«Машка», — вздохнул он облегченно.
Так значит, все это сон: предательство Богдана, поездка в Варшавцево, призраки-шевы… Сейчас они проснутся и будут наряжать елку. Он приготовит глинтвейн, она испечет имбирное печенье. Вечером можно сходить на новогоднюю комедию или мелодраму, но только не на ужастик.
Он сонно притиснулся к Маше, почувствовал аромат кокосового шампуня и едва уловимый запах табака. Разлепил веки, и дрема испарилась. По подушке разметались темно-каштановые локоны. Спина, запах, волосы принадлежали Нике Ковач.
В памяти
