После ухода Толи он, как истинный джентльмен, постелил себе на полу. Но Ника сказала, что она взрослая девочка и подвинется к стене.
— К тому же, — заметила она, — мы уже спали вместе.
Конфузливо соприкасаясь плечами, они говорили о прошлом, о той ночевке в палатке под июльским небосводом. Пусть разбили палатку в Никином дворе, дети запросто воображали, что они далеко-далеко от дома. Как было уютно хрустеть шоколадным печеньем и листать комиксы, корчить рожицы, подсвечивая себе фонариками. Строить фантастические планы…
Смущение отступало, их руки нашли друг друга в темноте и сплелись, он поцеловал ее красивые сочные губы, и она запускала пальцы в его шевелюру и покусывала игриво его язык.
«А потом мы вырубились», — разочарованно понял Андрей.
В джинсах и футболках, даже не попытавшись…
Впитывая ее тепло, он был почти благодарен призракам. Это они свели их, посватали, уложили в одну кровать. Заботливо отвлекли от бывшей.
Он улыбнулся и вплотную придвинулся к Нике.
Солнце затапливало комнату, волосы девушки переливались, словно гречишный мед, словно патока.
У Андрея участился пульс. Рука скользнула под футболку Ники, по позвоночнику к лопаткам. Ощутила выступы и впадинки, крошечные волоски, персиковый пушок. Переползла на живот. Подушечки наслаждались шелком кожи, и кожа отвечала мурашками, пупырышками. Он читал ее, переполняясь нежностью, истомой.
Ника пошевелилась, и его рука застыла и обмякла, притворилась спящей. Игра в кошки-мышки, подзабытые эмоции. Он скучал по ним и не только в последние лихорадочные месяцы.
Ника приподнялась, и его кисть вяло соскользнула на постель. Он притворился спящим. Слушал, как она идет в ванную, как журчит вода.
— Хорош прикидываться.
Он открыл глаза и улыбнулся.
Ника присела на диван. Придерживая волосы, наклонилась и поцеловала его. Поцелуй пах свежестью. Она успела воспользоваться его мятным ополаскивателем для рта. Шустрый язычок дразнил. Он обвил ее талию, потянул к себе, ощущая сквозь футболку полную девичью грудь.
— Не наглей, Ермаков, — сказала она, отстраняясь. Щеки покраснели, она пожевала нижнюю губу, как в детстве, дегустируя поцелуй. Убрала за ушко пружинистый локон. Щелкнула Андрея по носу. — Одиннадцатый час, вставать пора. У тебя продукты есть?
— Холодильник забит до отказа.
— Я завтрак приготовлю.
Он попытался перечить, но она упорхнула. Андрей перекатился на живот и десять раз отжался от скрипящего дивана.
«Дамы и господа, перед вами самый счастливый обладатель квартиры с привидениями».
Объединившие их события теперь вызывали в нем воодушевление, мускулистую прыть.
Они позавтракали тостами и беконом. Смеялись как ни в чем не бывало, азартно обсуждали дальнейшие действия.
— Днем ко всему этому относишься совсем иначе, — сказала Ника.
— Поосторожнее с заявлениями, — сказал он, отхлебывая чай, — я увидел свою шеву утром.
— Значит, мы будем их так называть? — она кивнула. — Звучит не так мрачно, как «призраки».
— Не так, — отвлеченно пробормотал он.
Ника опустила взор на свою выпирающую из-под Ганеши грудь. Насупилась шутливо.
— Ты на мои сиськи пялишься, Ермаков?
— Слегка, — признался он.
Уже минут пять он размышлял о том, какая она была на сцене токийского клуба. Как садилась на шпагат и взлетала к софитам по шесту. Как блестела ее кожа, впивались в плоть ниточки белья.
Она сощурилась и погрозила ему пальчиком. Андрей усилием воли прогнал наваждение.
— Я никуда не уезжаю, а ты?
— Еще чего. Пропустить все самое интересное?
Ника допила чай и чертыхнулась.
— Мне необходимо заскочить за вещами. Подстрахуешь меня?
— Где мое распятие и осиновые колья?
Прогуливаясь по тропинке, они болтали без умолку. Старались не зацикливаться на том, что может их поджидать.
— Иногда я тоскую по Саше, — проговорила Ника, — он не был хорошим человеком, но он был прекрасным старшим братом. Когда папа нас бросил, Саша замкнулся в себе. Но меня он боготворил.
— Он был моим кумиром, твой брат. Защитил меня однажды от Солидола.
— Солидол — трусло, — фыркнула Ника. — Только детей и мог обижать. Саша его презирал.
— Я считал, они дружили.
— Тусовались, да. У Саши вообще не было друзей.
— А подружка у него была?
— Он со мной не делился подробностями.
— Кстати, а как по-японски «подружка»?
— Фиг его знает. Клиенты говорили «гаруфурэндо». Производное от «girlfriend».
Они покурили во дворе, собираясь с духом. Андрей вошел первым. В доме не было ни единой мертвой знаменитости. Об Анне Николь напоминали скомканные простыни. Пятен на них Андрей не обнаружил. Словно бы и не сочилось серое мясо посмертной скверной. И из шкафа на расхрабрившегося Андрея никто не кинулся.
— Чем займешься? — спросил он Нику. Девушка запихивала в сумку ноутбук и планшет, складывала одежду и косметику. Андрей устроился в кресле, откуда видел и кухню с коридором, и злосчастную спальню.
— Пороюсь в Интернете, как договаривались.
— Хочешь, останься у меня.
— Одна? Ну уж нет. Лучше к бабушке пойду.
— А вечером поужинаем? Я сделаю пасту.
— Как тебе откажешь, Ермаков?
Она звонко чмокнула его в губы.
— Я в душ на десять минут. Появятся шевы — кричи.
Ника направилась в ванную. На ходу сняла футболку и позволила ему полюбоваться круглой, затянутой в джинсы попой и спиной, перечеркнутой красным кружевом бретельки.
«Ес!» — он по-мальчишески тряхнул кулаком.
И задался вопросом, приревновала бы Маша, узнай, с какой шатенкой проводит он предновогодние дни?
«Да, — решил он, — и с чужим ребенком под сердцем ревновала бы и мучилась».
Он вынул телефон, промотал адресную книгу. Мимо «Машеньки» к «Мельченко».
— Мой юный друг! — заголосил в трубку школьный учитель. — А я вчера на творческих чтениях декламировал ваши стихи. Имели грандиозный успех.
Андрей представил дюжину одинаковых Мельченок, худющих мосластых клонов, наперебой сыплющих поэзией, и усмехнулся.
— Артур Олегович, я по делу.
— Так-так-так.
— Вы мне не подсобите попасть в
