– Нильс живет на войне, бесконечной войне со всеми. Ему следовало бы появиться на свет в век ваших предков, когда Кантабрия только рождалась из огня и крови, под натиском неистовых пришельцев с севера. Тогда люди не задумывались о том, есть у них на это право или нет. – Олле плотнее запахнул куртку. – Но если ты спросишь о причине личной ненависти, то она есть.
– Какая?
– Его мать. Нильс говорит, что она была дурой, но я слышу: «Она была доброй, простодушной и суеверной». Когда он вернулся из своих странствий, ее уже не было в живых. Одной из первых старушка примкнула к Антуану, но ее здоровье было слишком хрупким… и вот в одиночестве, в мыслях о мести сгорели последние границы. Хотя он не был ягненком и прежде.
От этих слов Луизе стало больно. Сколько зла, сколько смертей посеяла ее семья, будто собрала в себе все худшее, что могло быть в людях! Но те, кто наделен властью, всего опасней. Луизе казалось, еще немного – и ее саму настигнет зараза безумия, таившаяся в крови с рождения. Накажет бесконечным, безвыходным раскаянием за все их преступления.
Нужно было немедленно отвлечься от этих мыслей.
– Откуда ты? Все говорят, ты чужестранец, но говоришь без акцента.
– Вопрос закономерный. – Олле вздохнул, будто тема была ему неприятна. – Сразу видно: не ибериец, не моряк Александрии, не олонец и не рус. Ни один из феодов никогда не был моим домом. Ни то ни се, без племени и рода. Но я решил так сам и не стыжусь. Уже минуло двенадцать лет, как я покинул берег и деревню моих родителей. Ручаюсь, они живут там и поныне.
– Но где? Что за берег?
– Остров, где все поголовно рыжие. Я не в счет. Смотреть там не на что, кроме болот и древних истуканов.
Луиза поняла, что за остров он имел в виду: ее придворный учитель географии был строг, но рассказывал интересные истории о странах и нравах, когда она не ленилась. Эриу, один из островов Альбиона, если она правильно истолковала его слова. Он служил александрийцам в дальних походах до Новых земель – там отважные моряки запасали пресную воду. Ледяные воды, омывавшие Альбион, не привлекали праздных путешественников, а немногочисленный народ жил скромно и уединенно. Выходит, именно оттуда Олле убежал еще ребенком.
Вокруг так много сирот – взрослых людей, проживающих свою жизнь в скорби по утерянным родным. Но есть и те, кто сам отринул семью и уготованную им судьбу, будь то грязные интриги или прозябание в глуши, выбрав непредсказуемые течения. Ни о чем не спрашивай, если не готов узнать слишком много.
Рука Миннезингера опустилась перед Луизой, как шлагбаум, пока она смотрела под ноги, погруженная в мысли на ходу. Перед ними, в скудном свете фонаря, уставившись на них, стояли двое.
– Поздновато для прогулок, – издевательски заметил один из мужчин, отлипнув спиной от столба.
– Справедливое замечание от того, кто сам бродит в потемках. – Тон Олле был обычным, но его напряженное лицо говорило: он с ними не знаком и знакомиться не желает.
– Но с тобой девчонка-милашка. Не слишком ли ты беспечен, а, парень? – сипло отозвался второй и двинулся к ним. – Пойдем с нами, крошка, на что тебе этот урод?
– Моя дама останется со мной. – Олле отстранил ее за спину одной рукой, а другой потянулся к поясу.
– Поделись девочкой, парень, – насмехался первый незнакомец. – Не видишь, мы устали, хотим повеселиться.
– Повеселись со мной, если невмоготу, я сам комедиант. – Под пальцами молодого человека щелкнула пружина выдвижного лезвия.
– Смотри, Жак, у этого клоуна нож!
– Иди сюда, ублюдок, у нас тоже когти есть!
В следующую секунду Луиза очутилась на земле, больно оцарапав бедро о щетинистый наст. Но то, что происходило в пляске теней и света, было страшнее: рыча и вскрикивая, три фигуры сходились, сцеплялись, вновь разделялись и кружили. Олле был один. Их двое. А она тряпичной куклой валялась в стороне, бессмысленная, бесполезная. Олле совершил резкий выпад и полоснул одного из них по предплечью, отчего тот с воплем выронил свой нож и побежал прочь, бросив товарища. Второго бегство подельника только разъярило, и он усилил натиск. Луиза обеими руками зажала рот, чтобы не отвлечь Олле криком ужаса, рвущимся наружу.
Она так и не поняла, что именно произошло, но незнакомец мешком повалился к ногам Миннезингера, хрипя и хватаясь за горло. Олле нагнулся и вытер лезвие о край плаща затихающего противника, у которого между пальцев вытекала смола. Затем неловкой, шатающейся походкой приблизился к Луизе и подал ей нож одного из нападавших. У стилета было черное трехгранное лезвие, и он больше напоминал миниатюрный меч, чем орудие бандита.
– Тебе пригодится. А теперь уходим. Так быстро, как сможем.
Свернув в сторону, они, петляя, продолжили свой путь к театру. Она старалась не говорить и дышать ровно и глубоко, чтобы утихомирить колокол в груди. Через пару кварталов Луиза поняла, что Олле ранен: он болезненно морщился на каждом шагу и время от времени прикасался к левому боку. Когда он заметил ее взгляд, то нашел в себе силы улыбнуться и даже потрепать ее по одеревеневшему плечу:
– Не бойся, Луковка, мы почти пришли. Поможешь мне потом?
– Конечно, – всхлипнула Луиза, чувствуя себя виноватой.
Стена Крысиного театра уже виднелась за следующим поворотом.
***Уже у самого черного хода Олле ослаб настолько, что всем телом навалился на Луизу и еле переставлял ноги. Ей удалось довести его до кухни, которая пустовала, но печка слабо светилась углями.
Девушка раздула пламя, поставила кипятиться воду в медном чайнике и достала пару мягких от старости полотенец. Тем временем он, стиснув зубы, снял куртку и стянул рубаху через голову. На раненом боку, от ключицы до пояса, усатой мордой вниз, распластался пестрый дракон, какими их изображают олонцы. Желтые глаза дракона заливала алая кровь.
– Свиньи ранили дракона… Такой басни еще не сложили. – Он обрушился на скамейку Этель. – Выглядит скверно, да, Луковка?
Луиза старалась не присматриваться – от вида крови у нее кружилась голова, но она знала, что рану нужно промыть, прижечь и перевязать.
Вода закипела, а полотенца превратились в бинты. Как бы страшно Луизе ни было, она обязана ему жизнью. Вдвойне. Осторожными, легкими движениями она обмыла рану, а Олле старался при этом не дергаться, хотя, возможно, он просто был слишком слаб для этого.
– Возьми шнапс, он за решеткой… Этель прячет от Вольфганга… и нитки с иглой, там, в ящике. – Он прикрыл глаза, а голова безвольно моталась, как у человека, уснувшего сидя.
Луиза нашла все необходимое.
– Я сам… прижгу.
Его стон был так страшен, что Луиза зажмурилась.
– Теперь…
