Глаза пришлось открыть. Олле криво улыбался, но его лицо и все тело покрывал пот.
– Зашьешь порез? – повторил он, показывая взглядом на рану, откуда снова начала течь кровь. – Он не такой широкий, как двери ратуши.
– Да. Но я боюсь, – призналась Луиза.
– Не думай обо мне как о человеке… а об этой дыре – как о кровоточащем куске мяса. Представь, что шьешь перчатку из кожи…
– Никогда не шила перчаток. – Слезы покатились, разоблачая ее слабость и трусость.
– Достойное ремесло… мой отец зарабатывал этим на хлеб… и я должен был… – Олле вытянулся на скамейке, не в силах больше держаться прямо.
Она пересилила себя, продела нить в игольное ушко и села рядом. Дракон на боку Олле выглядел плохо: чешуйчатая шея отекла, а участки, не закрашенные чернилами, были неприятного сероватого цвета. Края кожи разошлись, обнажая красную мякоть. Рана была неглубокой и вряд ли грозила жизни, но ее нужно было стянуть. Первый стежок был самым трудным.
– Кх-х… да у тебя дар… Чтобы нам не было так скучно… я расскажу тебе легенду, хочешь?..
– Какую?.. – Она понимала, что нужно думать не о том, как игла с трудом прокалывает живую плоть и волочит за собой побуревшую нить.
– О богине, что правит царством Черного дракона… Ты здесь?..
– Здесь. – Тыльной стороной ладони Луиза вытерла слезящиеся глаза. – Я слушаю, Олле.
– У той богини лицо белое, как луна, а губы красные, как вино… у нее шесть рук с золотыми ногтями, и в каждой она держит по клинку. Взмах пяти рождает бурю, которая сметает города, как перья… а шестой отравлен… и никто не знает, который. – Его голос становился все тише. – Ее я видел лишь однажды, но… каждый, кто назовет меня лжецом, лишится языка… Богиню так позабавило мое владение огнем, что она… пожаловала мне право носить на себе знак дракона. Нет женщины прекрасней… и страшней чудовища… – Он умолк.
– Олле?.. – Он не ответил. – Олле!
На крик Луизы наконец пришла помощь. Пэр и Фабиан только вернулись, от них пахло морозным воздухом. Ворвавшись на кухню, они застали заплаканную Луизу на полу и Миннезингера. Он был без сознания и бледен, как лунный диск.
#11. Пастух чудовищ
С ног до головы в серой шерсти, Антуан почти сливался с мартовским днем. Никто не окликал его, не пытался коснуться дрожащей от благоговения рукой, не стремился поцеловать край одежды. Уединение стало для него ценным, как чистое питье. Редкие фигуры прохожих, что попадались ему на пути, казались полупрозрачными существами из царства духов – тронь, и растают.
Скользкой лентой плескал в каменных берегах канал. Если подойти поближе к чугунным перилам, то можно было разглядеть блестящую от влаги бахрому мха почти у самой воды. Его зелень была настолько близка к идеалу, что Антуан счел это добрым знаком и зашагал дальше. Сейчас он хотел оказаться как можно дальше от здания ратуши, от металлического грохота всех видов экипажей, от живых.
Разочарование и ратуша были так близки в его жизни, что стали сестрами: четыре дня назад, когда к нему должны были примкнуть еще около сотни подданных, площадь, будто издеваясь, вспыхнула и поплыла к балкону клубами дыма в цветах кантабрийского флага. У короля имелись враги, о которых ничего не было известно, и они попытаются помешать ему снова.
Из тумана навстречу ему вырастали дома, один за другим. Их изъязвленные сыростью стены учили Антуана терпению, как бы уродлива ни была действительность. В лабиринте призрачных улиц он, точно грубую путеводную нить, пропускал сквозь пальцы шероховатости раздробленного кирпича, сухие былинки плюща и трещины штукатурки. Должно быть, несколько лет назад уличные беспорядки оставили свои следы на этих стенах. Тогда говорили, что хаос выходит из тумана – под его укрытием совершали самые кровопролитные налеты и побоища. Но теперь это в прошлом.
Дорога шла в гору, и постепенно туман начал рассеиваться.
Вокруг был Золотой квартал, прежде излюбленное место аристократов. Ныне все, что от него осталось, – остовы обгоревших и покинутых зданий. Из-за слабого здоровья Антуан редко бывал в столице, а когда приезжал, то почти не покидал герцогской резиденции. Об этих местах он знал скорее понаслышке, чем из собственных воспоминаний, но немногочисленные сохранившиеся вывески стремились рассказать ему свои истории.
На месте этого распахнутого в черноту дверного проема была звонкая дверь изысканной кондитерской, пышущей сочными ароматами. Незрячие провалы окон переливались некогда витринами ювелирной мастерской. Из ресторана «Наттергаль» больше не доносились звуки скрипок и виолончелей – только заблудший ветер выл в трубах. Некоторые здания пострадали от огня больше других: щупальца сажи оплетали стены до самых ребер провалившихся крыш. Сотни дождей умыли мостовую, унесли вниз по холму золу и кровь. Хель на Срединной земле, мертвый город, часть его, забытая за ненадобностью.
Вот небольшая площадь; от тенистых деревьев ничего не осталось. А за ней – некогда помпезная Триумфальная арка. Чей триумф она знаменует сейчас? Забытое теряет смысл. За аркой виднелись чугунные ворота и скорбные останки дворца. Его дворца.
С большим трудом он отворил одну из створок. Пять с лишним лет назад здесь было поле боя, а теперь – пустыня, покинутая даже призраками убитых в ту ночь.
Дворец, бездыханное тело гиганта, не сохранил и капли былого великолепия. Пустая скорлупа ореха. Король решил войти.
Путь на второй этаж был отрезан: главная лестница обвалилась, та же участь могла в любой момент настигнуть и другие, а искать их опасно. Здесь никто не услышит криков раненого, если он оступится. Тронный зал недосягаем, как и прежде, будто мертвый король хотел сохранить его лишь для себя.
Антуан не мог заставить себя сожалеть о смерти Иоганна Линдберга. Этот блистательный, всеми обожаемый монарх, которому никогда в жизни не приходилось бороться за свое место, привык смотреть свысока даже на Спегельрафов, следующий по благородству и влиянию род в Кантабрии. А самого Антуана, своего будущего зятя и преемника, хорошо если удостаивал пренебрежительным взглядом. За что его казнили бушующие толпы – неизвестно. Возможно, за равнодушие, выходившее за пределы этих залов? Агнесс, светлая и любящая, носила черты отца, его глаза и локоны, но внутренне была совершенно иной.
Мраморный пол не звенел, как должно, под ногами. От люстр виднелись лишь когтистые крюки на потолке. Повсюду одно только запустение, грязь и мрак: дворец был точным портретом Кантабрии, и королю Антуану Спегельрафу Первому предстояло многое исправить. Тогда дворец восстанет нерушимым символом его власти, тогда страна станет прежней. Но сначала нужно, чтобы все слепцы увидели то же, что и он.
Сквозь расстояние, стены и туманы до него донесся протяжный гул с башни ратуши. Пора было возвращаться – подданные ждали.
***Ему пришлось воспользоваться услугами извозчика, чтобы
