– Я не могу всех вас накормить, – проворчал он. – И кто вы такие?
– Меня зовут Утред. А это – госпожа Этельфлэд.
– Моя госпожа, – отозвался он и опустился на одно колено.
Элдит довольно хорошо нас накормил, хотя на следующее утро пожаловался, что мы опустошили все его бочки с элем. Я утешил его золотым звеном, которое отрубил от цепи Алдхельма.
У Элдита было мало новостей. Он слышал, конечно, что Этельфлэд – узница в монастыре в Лекелейде.
– Мы посылали ей муку и яйца, господин, – сказал он мне.
– Почему?
– Потому что я живу там, откуда можно добросить камнем до Уэссекса, и мне нравится, когда восточные саксы дружат с моим народом.
– Ты видел датчан этой весной?
– Датчан, господин? Эти ублюдки не приближались!
Элдит был в этом уверен. Потому-то он и допустил, чтобы его палисад оставался в полуразрушенном состоянии.
– Мы просто пашем нашу землю и выращиваем скот, – настороженно проговорил он.
– А если тебя призовет господин Этельред? – поинтересовался я. – Ты отправишься на войну?
– Молюсь, чтобы такого не случилось, но – да, господин. И я могу привести на службу шесть добрых воинов.
– Ты был у Феарнхэмма?
– Я не смог тогда отправиться, господин, я сломал ногу. Он поднял подол, чтобы показать вывернутую икру. – Мне повезло, что я остался жив.
– Теперь будь готов ответить на призыв, – предупредил я.
Он перекрестился:
– Надвигается беда?
– Всегда надвигается беда, – бросил я и сел в седло прекрасного жеребца Алдхельма.
Не привыкший ко мне конь задрожал, и я похлопал его по холке.
Мы отправились на запад по утреннему холодку. Мои дети ехали вместе со мной.
Шагавший в другую сторону нищий опустился на колени у придорожной канавы.
– Я был ранен во время боя за Лунден! – крикнул он, протянув искалеченную руку.
Было много таких людей, ставших нищими из-за полученных на войне ран. Я дал своему сыну Утреду серебряную монету, велев бросить ее этому человеку. Он так и поступил, но в придачу произнес несколько слов:
– Да благословит тебя Христос!
– Что ты сказал?! – вопросил я.
– Ты его слышал. – Этельфлэд, ехавшую слева от меня, это позабавило.
– Я благословил его, отец, – пояснил Утред.
– Не говори мне, что ты сделался христианином! – прорычал я.
Утред покраснел, но не успел ничего сказать, как Осферт вырвался из отряда всадников позади нас:
– Господин! Господин!
– В чем дело?
Он не ответил, просто показал туда, откуда мы ехали.
Я повернулся и увидел густеющий столб дыма на восточном горизонте. Как часто я видел такие огромные дымы! Многие из них были делом моих рук, метками войны.
– Что это? – спросила Этельфлэд.
– Хэстен. – Я тут же забыл про глупость моего сына. – Это должен быть Хэстен.
Я не мог придумать другого объяснения.
Война началась.
Глава 3
Семьдесят наших воинов ехали к дыму, который теперь казался темным, медленно двигающимся пятном на туманном горизонте. Половина из этих семидесяти пришли со мной, половина были мерсийцами. Я оставил своих детей в деревне, где Осферт и Беорнот получили приказ дожидаться нашего возвращения.
Этельфлэд настояла на том, чтобы отправиться с нами. Я пытался ее остановить, но она не желала выполнять моих приказов.
– Это моя страна, – отрезала она, – мой народ, и мне нужно видеть, что с ними делают.
– Вероятно, ничего.
Пожары не были редкостью. Дома имели соломенные крыши и открытые очаги, а искра и солома уживаются плохо. Но все равно меня одолевало предчувствие, которое заставило надеть кольчугу, прежде чем мы поехали обратно.
При виде дыма я первым делом заподозрил Хэстена и, хотя, поразмыслив, счел это объяснение менее вероятным, все равно не мог до конца избавиться от подозрений.
– Больше нигде дыма не видно, – заметил Финан, когда мы проделали половину своего недавнего пути.
Обычно, если армия мародеров следовала через страну, она поджигала каждую деревню, однако только один темный столб дыма поднимался к небу.
– И Лекелейд далеко от Восточной Англии, – продолжал Финан, – если этот пожар в Лекелейде.
– Верно, – буркнул я.
Лекелейд был далеко от лагеря Хэстена в Бемфлеоте и так глубоко в стране саксов, что любая датская армия, двинувшись прямо на Лекелейд, подвергала бы себя опасности. Такой риск не имел смысла, поэтому и мне, и Финану хотелось верить, что причиной огня послужили просто случайная искра и сухая солома.
Пожар и в самом деле был в Лекелейде. Чтобы убедиться в этом, пришлось потратить немало времени, так как земля была плоской и деревья мешали обзору. Едва мы приблизились настолько, что смогли увидеть жар, дрожащий на фоне дыма, у нас не осталось сомнений.
Мы ехали вдоль реки, но теперь я свернул в сторону, чтобы приблизиться к деревне с севера. Я считал, что именно туда станет отступать любой датчанин и у нас будет шанс перехватить врага. Здравый смысл все еще говорил, что это должен быть обычный пожар, но мои инстинкты сигналили об ином.
Мы добрались до северной дороги и увидели, что она перепахана копытами. Стояла сухая погода, поэтому отпечатки копыт не были четкими, но я с первого взгляда мог сказать, что отпечатки оставлены не лошадьми людей Алдхельма, который всего день назад по той же самой дороге приблизился к Лекелейду. Отпечатков оказалось слишком много, и те, что вели на север, по большей части перекрывали те, что вели на юг.
Значит, кто бы ни являлся в Лекелейд, он уже уехал прочь.
– Явились и ушли, – сказал отец Пирлиг.
Он был в рясе священника, но на его поясе висел длинный меч.
– Их было не меньше сотни. – Финан вглядывался в отпечатки копыт, рассыпавшиеся по обе стороны дороги.
Я посмотрел на север, но ничего не увидел.
Если бы налетевшие всадники все еще находились неподалеку, была бы видна висящая в воздухе пыль, но все вокруг было спокойным и зеленым.
– Давайте поглядим, что натворили ублюдки. – Я повернул на юг.
Кто бы сюда ни являлся – а я не сомневался, что это люди Хэстена, – их набег был быстрым. Я догадался, что они приблизились к Лекелейду в сумерках, сотворили все, что хотели, а на рассвете ушли. Они знали, что находятся опасно глубоко в сакской Мерсии, поэтому не медлили. Ударили стремительно и в этот самый миг торопились обратно, к более безопасным возвышенностям, в то время как мы ехали в сторону густеющего запаха древесного дыма. Древесного дыма и горящей плоти.
Монастырь исчез, верней, превратился в пылающий остов из дубовых балок, которые при нашем приближении наконец-то рухнули с оглушительным треском, заставившим попятиться моего скакуна. Угольки, кружась, летели вверх в огромном клубе раздуваемого ветром дыма.
– О великий Боже, – выдохнула Этельфлэд, крестясь.
Она в ужасе смотрела на ту часть палисада, что пощадил огонь. Там, широко раскинув руки, висел маленький голый труп.
– Нет! – крикнула Этельфлэд и погнала лошадь сквозь горячий пепел, который ветер нес от огня.
– Вернись! – прокричал я, но Этельфлэд соскочила с седла и упала на колени перед трупом женщины.
То
