Основные силы Кнута подошли примерно час спустя после разведчиков. Они покрыли землю – настоящая орда всадников в кольчугах и шлемах, с круглыми щитами, украшенными воронами, секирами, молотами и соколами. Несметное воинство – армия исчислялась тысячами. И почти у всех к седлам были приторочены мешки или тюки с награбленной в Мерсии добычей. В эти мешки они сложили только самое ценное: серебро, янтарь или золото, потому как остальное добро перевозили вьючные лошади, которые плелись далеко позади многочисленной армии, отбрасывавшей длинные тени по мере приближения к мосту.
Даны не дошли до него шагов пятьдесят и остановились. Вперед выехал Кнут. На нем была длинная кольчуга, отполированная до серебристого блеска. Поверх ярл накинул белый плащ и скакал на серой лошади. Рядом с ним ехал близкий друг, Зигурд Торрсон. Если Кнут был весь в серебре и в белом, то Зигурд предпочитал черное. Вороной конь, черный плащ, шлем, украшенный перьями ворона. Зигурд ненавидел меня, и я не осуждал его за эту ненависть. Я тоже ненавидел бы человека, убившего моего сына. Это был здоровяк с огромными мускулами, он башней возвышался на могучем скакуне, и рядом с ним Кнут выглядел худеньким и бледным. Но из этих двоих Кнут вызывал у меня больше опасений. Ярл был быстр, как змея, хитер, как куница, а его меч, Ледяная Злость, славился как знатный кровопийца.
Позади ярлов держались знаменосцы. Стяг Кнута – секира и разрубленный крест, штандарт ярла Зигурда – летящий ворон. Над армией реяла еще сотня знамен, но я искал глазами лишь одно и нашел его. Выбеленный череп, знак Хэстена, вздымался на шесте в самом центре вражеского построения. Значит, и он здесь, но не удостоился чести ехать с Кнутом и Зигурдом.
Стяги со сломанным крестом и летящим воином остановились у южного конца моста, а оба ярла приблизились к нам. Они осадили лошадей невдалеке от бревенчатого настила. Этельфлэд рядом со мной поежилась. Она ненавидела данов, а теперь два самых могущественных ярла Британии стояли в нескольких шагах от нее.
– Вот как я поступлю, – начал Кнут, не утруждая себя приветствием или даже оскорблением. Говорил он спокойно, словно всего лишь устраивал пир или конские состязания. – Я возьму тебя живым, Утред Беббанбургский, и не убью. Я привяжу тебя к двум столбам, чтобы чернь могла потешаться над тобой, а мои люди будут пользовать твою женщину у тебя на глазах.
Он впился в Этельфлэд белесыми холодными глазами:
– Я раздену тебя догола, женщина, и отдам своим воинам, а потом рабам, а ты, Утред Беббанбургский, будешь слушать ее стоны, смотреть на ее позор и увидишь ее смерть. Потом я займусь тобой. Я мечтал об этом, Утред Беббанбургский. Мечтал, как буду кромсать тебя кусок за куском, пока у тебя не останется ни рук, ни ног, ни носа, ни ушей, ни языка, ни мужского достоинства. А затем мы станем заживо сдирать с тебя кожу, дюйм за дюймом, и сыпать соль на мясо, и упиваться твоими криками. Мужчины будут мочиться на тебя, а женщины смеяться над тобой, и ты все это увидишь, потому что глаза я тебе оставлю. Но потом заберу и их. А за ними уйдешь и ты, и так придет конец твоей жалкой жизни.
Когда он закончил, я не сказал ни слова. Река журчала, переливаясь через обрушенные камни моста.
– Уже проглотил язык, вонючий ублюдок? – осклабился ярл Зигурд.
Я улыбнулся Кнуту.
– И за что сулишь ты мне такие муки? – изумился я. – Разве я не исполнил твоей просьбы? Разве не выяснил, кто захватил твоих жену и детей?
– Дитя! – яростно зарычал Кнут. – Маленькая девочка! В чем она провинилась? Я разыщу твою дочь, Утред Беббанбургский, и, когда она ублажит столько моих воинов, сколько пожелает позабавиться ей, я убью ее так, как ты убил мою девочку! И я найду ее прежде твоей смерти, чтобы ты увидел и это тоже.
– Выходит, ты сделаешь с ней то же самое, что я сделал с твоей дочерью? – уточнил я.
– Обещаю! – воскликнул Кнут.
– Честно?
– Клянусь в этом, – заявил ярл, прикоснувшись к висящему поверх отливающей серебром кольчуги молоту.
Я махнул рукой. «Стена щитов» у меня за спиной расступилась, и мой сын вывел к преграде дочь Кнута. Он держал ее за руку.
– Отец! – вскричала Сигрил, когда увидела Кнута, а тот только изумленно смотрел на нее. – Отец! – снова позвала девочка, пытаясь вырвать руку.
Я принял ее у Утреда.
– Мне жаль ее волос, – сказал я Кнуту. – Возможно, я немножко поранил ее, когда отрезал их, потому как нож был не слишком острый. Но волосы снова отрастут, и через несколько месяцев она станет такой же красавицей, как была. – Я подсадил Сигрил, помогая перебраться через преграду, и отпустил. Она подбежала к Кнуту, и я заметил радость и облегчение на его лице. Он склонился и протянул ей руку. Сигрил ухватилась за нее, отец подтянул дочь, усаживая перед собой в седло. Он обнял ее, затем озадаченно посмотрел на меня.
– Уже проглотил язык, вонючий ублюдок? – с усмешкой спросил я, потом снова махнул рукой, и на этот раз через «стену щитов» пропустили Фригг. Женщина подбежала к преграде, посмотрела на меня, и я кивнул. Она перебралась через нее, издала какой-то нечленораздельный хлюпающий звук и побежала к Кнуту. Когда ее руки ухватили его за ногу и за стремя, цепляясь так, будто от этого зависела ее жизнь, вид у ярла стал еще более удивленный.
– Ей не причинили вреда, – сказал я. – Даже не тронули.
– Ты… – начал ярл.
– Гейрмунда не составило труда обмануть, – заявил я. – Поросенок и труп – вот и все, что нам понадобилось. Этого хватило, чтобы заставить его убраться прочь и дать нам сжечь твои корабли. Твой тоже, – обратился я к Зигурду. – Впрочем, тебе об этом наверняка известно.
– Нам известно и еще кое-что, свиной навоз, – выпалил Зигурд. Он возвысил голос, чтобы его слышали стоящие позади меня воины. – Эдуард Уэссекский не придет. Он решил отсидеться за городским стенами. Вы надеялись, что он спасет вас?
– Спасет? – переспросил я. – С какой стати я буду делиться славой победы с Эдуардом Уэссекским?
Кнут все еще таращился на меня и молчал, уступив право говорить Зигурду.
– Этельред все еще в Восточной Англии, – прокричал тот. – Потому что боится высунуть нос за реку: вдруг дана встретит!
– Вполне похоже на Этельреда, – подтвердил я.
– Ты остался один, вонючий ублюдок! – Зигурда почти трясло от ярости.
– У меня самого огромная армия, – заявил я, указывая на куцую «стену щитов» за моей спиной.
– Твоя армия? – Зигурд осклабился, но смолк, когда Кнут коснулся его унизанной золотыми браслетами руки.
Кнут все еще крепко прижимал к себе дочь.
– Можешь уходить, – сообщил ярл мне.
– Уходить? – изумился я. – Куда?
– Я дарю
