Я протиснулся в первый ряд, заняв свое место между Финаном и Утредом. Пирлиг снова оказался за мной и поднял свой большой щит так, чтобы защитить меня от копий и топоров, которые метают перед столкновением стен.
Но сначала полетели оскорбления. Даны подошли достаточно близко, чтобы различить их обрамленные шлемами лица, гримасы, оскал.
– Вы трусы! – дразнили нас они. – Ваши женщины станут нашими шлюхами!
Кнут стоял напротив меня. С боков его подпирали двое высоких воинов в роскошных доспехах. Воинов с руками в браслетах. Воинов, чья слава добыта на полях сражений. Я вложил в ножны Вздох Змея и вытащил Осиное Жало, мой сакс. Он был гораздо короче Вздоха Змея, но в тесном пространстве «стены щитов» длинный клинок только мешал, тогда как короткий становился смертоносным оружием. Я поцеловал рукоять меча, затем приложил ее к висящему на шее молоту. В руке у Кнута по-прежнему оставалась Ледяная Злость, хотя для предстоящей схватки он прихватил щит. Щит обтянули воловьей кожей, на которой черной краской нарисовали знак ярла – разрубленный секирой крест. Двое парней по флангам от вождя вооружились боевыми топорами с широким лезвием и длинной ручкой.
– Они постараются зацепить секирами мой щит и опустить его, чтобы Кнут смог меня прикончить, – сказал я. – Когда начнут, убейте воинов с топорами.
Утред ничего не ответил. Его трясло. Ему никогда не доводилось сражаться в «стене щитов» и, скорее всего, больше и не придется, но он старался выглядеть спокойным. Лицо сына было угрюмым. Я знал, что он испытывает сейчас. Мне известен страх. Финан бормотал что-то по-ирландски, молитву наверное. В руке у него был короткий меч вроде моего.
Даны продолжали горланить. Мы, по их словам, были женщинами, мальчишками, дерьмом. Мы были трусами, покойниками. Они неподвижно стояли всего шагах в двадцати – набирались храбрости для последнего рывка вверх по склону, для убийства. Двое воинов помоложе вышли вперед и стали вызывать наших, но Кнут рявкнул на юнцов, и те нырнули обратно в строй. Ярл не желал отвлекаться. Ему не терпелось перебить нас всех. Позади глубокого строя располагались конные: если мы сломаемся и побежим на запад, в единственную сторону, где нет данов, эти всадники станут рубить нас. Кнуту не просто хотелось победить нас, но уничтожить целиком, чтобы его поэты слагали песни про битву, в которой не выжил ни один враг, где земля пропиталась кровью саксов. Его люди выкрикивали оскорбления, а мы наблюдали за их лицами, их клинками, их сомкнутыми щитами. И видели, как взметнулись копья. Копья и топоры вылетели из задних рядов строя, и мы пригнулись, ловя метательное оружие на щиты. Копье гулко ударило в мой, но не засело. В ответ полетели наши копья. Едва ли стоит надеяться, что они могут пробить «стену», но человек со щитом, отягощенным застрявшим тяжелым копьем или секирой, оказывается в невыгодном положении. Еще одно острие ударило в мой щит, а потом Кнут взревел:
– Вперед!
– С нами Бог! – провозгласил отец Иуда.
– Держись! – гаркнул Финан.
И они пришли: гул боевых кличей, лица, искаженные ненавистью, воздетые щиты, оружие на изготовку. Наверное, мы тоже кричали, и наши лица тоже затуманила ярость, и уж точно наши щиты были выставлены и оружие поднято. Даны ударили, и я упал на колено, когда щит Кнута врезался в мой. Ярл метил в нижнюю его половину, с расчетом заставить верхнюю часть отклониться вперед и дать секирщикам шанс зацепить щит и опустить еще ниже. Но я ожидал этого, и щиты сошлись один с другим плотно. Я был тяжелее Кнута, поэтому отбросил его, а когда пара секир опустилась, над моей головой оказался щит Пирлига, а я бился.
И продвигался дальше. Вперед и вверх. Топоры громыхнули по щиту Пирлига, и щит сильно ударил меня по шлему, но я почти не ощутил удара, потому что перемещался быстро, с яростным рыком. Теперь мой щит был ниже щита Кнута, и уже я давил вверх. Секирщики старались высвободить оружие из щита Пирлига, а Финан с Утредом кричали, атакуя эту пару, но все, что я видел перед собой, – это внутреннюю поверхность своего щита. И я давил, давил наверх. Ледяная Злость была слишком длинной, чтобы пригодиться в подобном тесном столкновении, зато Осиное Жало короткое, прочное и острое. Отведя руку со щитом влево, я заметил открывшийся за ним проблеск серебристой кольчуги и нанес удар.
Я вложил в него всю свою силу. Годы упражнений с мечом, тренировки, опыт – все соединилось в том выпаде. Мой щит отвел щит Кнута, ярл открылся, Ледяная Злость сцепилась с древком топора. Стиснув зубы, я мертвой хваткой сжал рукоять Осиного Жала.
И оно ужалило.
От удара заныла рука. Короткое лезвие Осиного Жала с силой достало Кнута, я ощутил, как он подался назад под этим диким напором, а я все давил в расчете выпустить ему кишки из брюха. Но тут человек слева от Кнута резко опустил щит, и обод обрушился мне на предплечье с мощью, заставившей меня рухнуть на колени, а Осиное Жало отбросило назад. Секира взметнулась, но не упала, потому как сила покинула руку воина. Стоящий за мной сакс пронзил его грудь копьем, я же взмахнул Осиным Жалом снова. На этот раз, чтобы свалить секирщика, кровь которого уже сочилась сквозь звенья кольчуги. Дан упал. Утред полоснул по лицу умирающего, я же снова укрылся за щитом и выглянул поверх него, ища глазами Кнута.
И не нашел. Ярл исчез. Убил ли я его? Тот удар мог свалить быка, но я не ощутил, как клинок протыкает кольчугу и проходит сквозь кожу и мышцы. Я ударил с чудовищной силой, как посланный Одином гром, и знал, что ранил, если не прикончил дана, но нигде не видел Кнута. Видел лишь человека с рыжей бородой и серебряным обручем на шее, который заполнил место, где только что стоял Кнут. Рыжебородый взревел, его щит врезался в мой, и мы стали давить друг на друга. Я пытался достать его Осиным Жалом, но не нашел бреши. Пирлиг призывал Бога, но щит держал высоко. Копье царапнуло мою левую лодыжку – значит дан во второй шеренге присел. Я с силой толкнул щит вперед, рыжебородый отшатнулся, споткнулся о согнувшегося заднего и упал. Финан ворвался в возникший прогал с проворством пьяной от меда куницы. Его меч напился крови: острие вонзилось в шею копейщика, неглубоко, но кровь хлынула потоком, бурным и ярким. Ирландец провернул клинок, я же нацелил Осиное Жало