Нам удавалось. Мы отступили на холм, где образовали кольцо щитов. Именно поэтому нас невозможно было обойти с флангов, и теперь огромный численный перевес врага обратился в ничто. В конце концов он сказался бы. Даже сражайся мы как демоны из преисподней, даны измотали бы нас и мы бы полегли один за одним, но у людей Кнута не осталось времени. Они яростно дрались и начали одолевать нас, гоня друг друга вперед одной только массой. Мне уже показалось, что пришел наш черед умереть, но натиск обреченных со щитами в руках, которых подталкивали стоящие сзади, внезапно ослаб.
Поначалу дело представлялось безнадежным. Даны перебрались через вал из убитых и ударили о наши щиты. Задние ряды давили на передние, а из самых последних шеренг в нас летели топоры и копья. Я убил противника передо мной – погрузил Осиное Жало ему в грудь и ощутил, как горячая кровь побежала по моей одетой в перчатку руке, и видел, как глаза его померкли, а голова повисла, но он не упал. Его удерживали мой меч и щит стоявшего за ним дана. Задние напирали и напирали, и мертвец вынуждал меня пятиться. Я ничего не мог поделать, только пытался стряхнуть его на землю щитом, но мне угрожала секира на длинной рукояти. Пирлиг старался отбить ее, а значит, не мог давить мне в спину. И мы пятились шаг за шагом, и я понимал, что даны сожмут нас так в тесный кружок и перебьют.
Потом мне удалось резко отступить и таким образом ослабить напор. Мертвец упал ничком, я поставил ему на спину ногу и нанес Осиным Жалом удар секирщику. Что-то со звоном обрушилось на мой шлем, и на миг у меня перед глазами все помутилось, осталась только темнота, рассекаемая сполохами. Но сакс я не выпустил и разил снова и снова. Затем давление возобновилось. Треск щита о щит. Топор обрушивается на мой щит, опуская его, над ободом проскакивает копье и поражает меня в левое плечо, царапнув по кости. Я вновь вскинул щит, чувствуя, как боль разливается вниз по руке, а Осиное Жало снова нашло плоть, и я провернул клинок. Утред откинул щит – тот превратился в щепки, удерживаемые воловьей кожей, – ухватил меч Зигурда обеими руками и отмахивался от данов. Финан присел, выбрасывая клинок между щитами, а воины из наших задних шеренг норовили попасть копьями в бородатые лица. Никто больше не кричал. Люди хрипели, ругались, стонали и снова ругались.
Нас теснили. Через миг, я чувствовал, нас выдавят за линию огней горящих домов. Даны заметят прорехи в «стене» и устремятся в них, поражая нас с тыла. Вот так я и погибну, подумал я и перехватил покрепче рукоять Осиного Жала. Умирая, я должен сжимать ее и тогда попаду в Валгаллу и буду пировать вместе с врагами.
А потом вдруг давление исчезло. Даны неожиданно подались назад. Они продолжали драться. Рычащий гигант молотил секирой по моему щиту. Он расщепил доски и едва не вырывал щит из моей раненой руки, но Утред выступил вперед и нанес удар снизу. Дан опустил щит, и меч сына взметнулся стремительно, как полет зимородка, и рассек врагу горло, так что каштановая борода окрасилась алым. Утред отступил. Один из данов бросился за ним. Сын небрежно отмел его меч и вонзил клинок ему в грудь. Воин рухнул навзничь, никто не удержал его, и я понял, что даны отступают.
Потому что пришел Эдуард Уэссекский.
* * *Поэты воспевают убийство, хотя редко мне доводилось встречать на поле брани поэтов, а те, которых я видел, обычно скулили в тылу, закрывая глаза руками. Но то побоище при Теотанхеле было достойно величайшего из поэтов. Наверняка вы слышали песни про победу короля Эдуарда, как он резал недругов-данов, как купался в крови язычников, как Бог даровал ему торжество, которое будут помнить до скончания веков.
Все было не совсем так. Эдуард явился, когда все почти уже закончилось, хотя он сражался, и сражался отважно. Это Стеапа, мой друг, вселил ужас в данов. Его прозывали Стеапа Снотор – Стеапа Умный, что звучало злой шуткой, потому как ума в нем не было ни на грош. Это был тугодум, зато человек преданный и наводящий страх в бою. Родился Стеапа рабом, но поднялся до командира придворной дружины Альфреда. Эдуарду хватило мозгов оставить его на этой должности. И теперь Стеапа возглавил яростную атаку конницы в тыл данам.
Правду говорят, что те, кто не испытывает радости боя, кто боится «стены щитов», будет жаться в задних рядах. Кое-кто, если не большинство из них, был пьян, потому как многие прибегают к элю или медовухе, чтобы обрести храбрость. Это худшие из воинов, а теперь на них обрушились лучшие дружинники короля под предводительством Стеапы. Тут началась резня, а следом за резней быстро приходит паника.
Даны дрогнули.
Последние ряды данов стояли не плотно, не сомкнув щиты. Воины не ожидали нападения и разбежались даже прежде, чем Стеапа доскакал до них. Даны помчались к своим лошадям, и саксы смяли их. Другой отряд саксов строил «стену щитов» у брода, и я понял, что, ожидая подхода Эдуарда, смотрел не в ту сторону. Мне казалось, что король придет с юга, а он следовал по римской дороге из Тэмворпига и подошел с востока. Развернулось драконье знамя Уэссекса, рядом с ним заполоскал стяг Этельреда со скачущей лошадью. Тут я вдруг рассмеялся – недалеко от двух штандартов над центром быстро собирающейся «стены щитов» высилось еще одно древко. Древко без полотнища, зато с привязанным к нему скелетом, костяком без черепа и одной руки. Святой Освальд пожаловал, чтобы сразиться за своих, и его мощи реяли над армией западных саксов и мерсийцев. «Стена щитов» удлинялась, а Стеапа гнал удирающих врагов, как волкодав, охотящийся на коз.
Кто-то остановил панику среди данов. Их битва еще не была проиграна. Воины в задних шеренгах побежали и полегли под мечами всадников Стеапы, но сотни других отходили на восток к похожей на ров реке, где некто отдавал им приказы строить новую «стену щитов». И они ее построили. «Как хороши эти воины!» – подумалось, помнится, мне. Их застали врасплох, обратили
