В четверг утром она запрягла Арамиса в повозку и одна отправилась на рынок в Марасионе. Нанетт осталась варить на слабом огне ежевику для джема, а Моркам косил траву на пастбище для пони.
Рынок кипел жизнью. Лужайка была заставлена палатками и лотками с фруктами и овощами, сидром, хлебом и копченостями. Урсула позаботилась о том, чтобы приехать рано, поэтому смогла поставить повозку в удобном месте, распрячь Арамиса и привязать, чтобы он мог пощипывать травку и пить из ведра, которое она оставила под деревом. Она подняла пестрый бело-голубой навес, вышитый Нанетт, и опустила заднюю стенку повозки, чтобы открыть покупателям свой товар. Под фартуком в ожидании прибыльного дня у нее был спрятан вместительный кошелек, а товары – алый редис, темно-зеленые пучки шпината, чуть более бледный хрен, оранжевая морковь с перевязанными бечевкой пушистыми хвостиками – разложены привлекательными кучками.
Смышленые домохозяйки приходили на рынок с самого утра, чтобы разобрать свежайшие фермерские продукты. К полудню у Урсулы почти все было распродано. Она подошла к стоявшей рядом палатке, где кто-то из марасионских пекарей продавал пирожки, и купила себе один – горячий и ароматный, завернутый в салфетку. Повернувшись к повозке, она увидела возле нее мужчину.
Она была уверена, что никогда раньше его не встречала, что было странным, поскольку на рынке в четверг незнакомцы были редкими гостями. Обитатели Пензанса или Сент-Айвс обычно появлялись по субботам, когда палатки расставляли ювелирных дел мастера и рукодельницы.
Приближаясь, Урсула разглядывала незнакомца. От теплого пирожка поднимался пар, легкий ветерок дразнил выбившиеся пряди волос. Она поймала себя на внезапном сожалении, что не надела новое платье или лучшую пару сапог. Ей пришлось подавить желание снять фартук: он был чистым, но все же с пятнами после упаковки овощей.
– Доброго дня, сэр, – поздоровалась Урсула, подойдя достаточно близко. Она сделала еще шаг вперед, чтобы положить пирожок на повозку и вытереть руки, после чего обернулась к нему. – Вам что-то нужно?
Он сорвал с головы шляпу с плоскими краями, обнажив копну красивых прямых волос соломенного цвета, и, прижав шляпу к груди, слегка поклонился.
– Bonjour, mademoiselle[46].
Урсула уже собралась поправить его, сказать, что к ней следовало бы обращаться madame[47], но стоило лишь ее губам приоткрыться, а щекам покраснеть, как слова так и остались несказанными.
Это был превосходно сложенный мужчина ростом не выше ее. У него были серебристо-серые глаза – глаз такого цвета Урсула никогда еще не видела, – обрамленные длинными светлыми ресницами, и гладко выбритые щеки без единой морщинки. И даже его шея, видневшаяся над шейным платком, была гладкой. Пальцы руки, которой он прижимал шляпу к груди, отличались изящностью. Под ее взглядом он заулыбался еще шире, открывая белые ровные зубы. И тут Урсула погибла.
– Мне сказали, здесь лучший козий сыр во всем Корнуолле. Я надеюсь, у вас он есть на продажу, – произнес он на безупречном французском.
Урсула едва слышала его голос за все учащающимся биением собственного сердца. Она моргнула, пытаясь справиться с собой, и поспешно ответила:
– Oui, monsieur, bien sûr[48].
Смущенная как никогда, она повернулась к повозке, где в накрытой крышкой корзине лежало несколько завернутых сырных голов. Чтобы достать одну, ей пришлось встать на цыпочки. Переводя дыхание, чтобы собраться, Урсула твердила себе, что он не может быть так красив, как ей поначалу показалось. Она повернулась к незнакомцу, приподняв подбородок, готовая продолжать разговор в деловой манере, как со всеми покупателями.
– Le voici, monsieur[49], – произнесла она, протягивая сыр, и снова подняла на него взгляд.
Толку от ее усилий не было никакого. Мужчина был чуть ли не слишком красив: аккуратный нос, изящная форма подбородка… Когда она наконец собралась с духом и назвала цену, он снова надел шляпу и полез в карман за деньгами. Он положил монеты Урсуле в руку, и от его прикосновения по ее телу пробежала дрожь.
– Как вы узнали, что я говорю по-французски?
– Догадался. Вы похожи на француженку: темные волосы, эти глаза…
Урсула смутилась, и ее щеки покраснели, как редис.
– Je m’appelle Sébastien[50].
Он представился обычным тоном, но ухитрился сделать это настолько интимно, словно прошептал признание ей на ухо.
Хотя, возможно, Урсуле это просто показалось. Прагматичная и практичная, она была до глубины души потрясена незнакомым чувством страстной влюбленности. Ее руки были заняты сыром и деньгами, но разум и сердце не находили покоя.
– Урсула, – только и смогла выдавить она из себя.
Подошел другой покупатель, и ей пришлось отвернуться, чтобы взять оплату. Пересчитав деньги и сложив их в кошелек, Урсула вернулась назад, но Себастьена уже и след простыл.
Она прищелкнула языком, борясь с нахлынувшей волной разочарования. Прихватив почти остывший пирожок, она направилась к вязам на краю лужайки, в тени которых по обыкновению обедала. Как только она подошла туда, появился прекрасный Себастьен. В каждой руке у него было по бокалу сидра.
– Я подумал, вам захочется пить, – пояснил он. – И решил, что вы не станете возражать, если я составлю вам компанию. – Он кивком указал на пирожок в ее руке. – Вряд ли вы сегодня еще что-то ели.
– Только ломтик хлеба с маслом по пути на рынок, – призналась она. – Благодарю.
Урсула нашла местечко под одним из раскидистых деревьев и села, прислонившись к стволу. Ей очень хотелось снять сапоги, но неловко было демонстрировать свои чулки. Взяв бокал сидра, она тут же осушила половину.
– Даже не думала, что мне так хочется пить, – сказала она.
Себастьен одарил ее белоснежной улыбкой и выпил свой бокал одним большим глотком.
– Сидр лучше всего на вкус, пока холодный, – пояснил он. – А теперь, мадемуазель Урсула, ешьте-ка свой пирожок, пока я буду говорить. Я расскажу все, что вам следует знать обо мне, а когда вы закончите трапезу, то сможете рассказать мне все о себе.
Урсула занялась пирожком с мясной начинкой, в очередной раз отложив вопрос правильного обращения к ней. Она ела, пила сидр и слушала ненавязчивую болтовню Себастьена. Она не понимала, как можно чувствовать себя настолько комфортно рядом с человеком, которого только что встретил, и быть настолько уверенным в приеме, который тебе окажут. Возможно, причиной этого была его красота. Наверное, любая женщина была бы счастлива сидеть рядом с Себастьеном и слушать его болтовню.
Ей хватало уверенности торговаться о цене сыра или пони, которых покупали, чтобы пополнить стадо Орчард-фарм. Но здесь все было по-другому.
Урсуле пришло в голову, что, будь она так красива, она бы обладала той же уверенностью при встрече с незнакомцем, в разговоре с ним. Урсула никогда всерьез не задумывалась, красива она или простовата, больше заботясь о внешнем виде своих коз, чем собственном: она их расчесывала, мыла
