– Быть по сему; ты, сотник, покажешь дорогу. Перехватим ляхов – станешь в Вязьме воеводой, да не временным, а постоянным. Внял ли?
Если мои странствия чему меня и научили, так это быстро принимать решения. Резко поднявшись, я тут же начал отдавать приказания. Вельяминов, тяжко вздохнув, бросился выполнять, и только верный Лелик сделал попытку отговорить меня:
– Мой кайзер, возможно, вам не следует отправляться самому в эту экспедицию. Право, любой из ваших людей справится с этим ничуть не хуже. А у вашего величества наверняка найдется много других дел.
– Кароль, если ты устал, можешь оставаться в Вязьме, здесь и вправду немало работы, – отвечал я фон Гершову.
– Черта с два вы оставите меня здесь, mein Herr…[33] – пробурчал тот в ответ, но возражать больше не стал.
Выступить немедленно были готовы четыре эскадрона рейтар и все драгуны фон Гершова, всего порядка тысячи восьмисот сабель при шести пушках. После эффектного применения артиллерии под Калугой я без нее никуда. Плюс около полусотни вяземских боярских детей и их боевых холопов во главе с Казариным и неведомо как затесавшийся к ним Миша Романов со своей челядью. Последнее я заметил лишь на другой день, и отправлять непутевого рынду домой было поздно. Вообще, этот поход неплохо повлиял на несостоявшегося царя. Лицо порозовело, руки-ноги окрепли; по крайней мере, теперь была надежда, что мой рында не уронит на меня серебряный топорик во время встречи послов. Двинулись в путь мы одвуконь – с заводной (запасной) лошадью у каждого, взяв с собой минимум припасов, и через три дня оказались в двадцати верстах от Ржева, там, где Вазуза впадала в Волгу и где, по расчетам Казарина, должны были переправляться поляки. Природная сметка и знание родных мест не подвели бывшего сотника, и на следующий день на противном берегу гарцевали всадники хорунжего Мотылевского.
Надобно сказать, дело свое пан хорунжий знал и соваться через речку без разведки не стал. Для начала он дождался, пока соберется весь его отряд с небольшим обозом. Несколько человек тем временем проверили брод, затем придирчиво осмотрели прилегающие заросли и убедились в отсутствии засады. Затем через реку переправились две хоругви, а остальные, приготовив оружие, охраняли свои возы. Я в это время наблюдал за их маневрами в подзорную трубу, стараясь определить самый удачный момент для нападения. Наконец пан хорунжий решил, что пора переправлять обоз, и погонщики погнали телеги к речке. Как я и предполагал, именно этот момент Михальский и выбрал для удара по врагу. Сначала раздался нестройный залп казаков, подобравшихся к полякам поближе, а затем Корнилий повел свое воинство в атаку. Хотя возы, за которыми можно было укрыться, были уже в воде, противнику удалось отбить первую атаку казаков. Свою роль сыграло то, что мушкеты поляков были подле них с зажженными фитилями, а казаки, чтобы не выдать себя, начали атаку только с кремневыми ружьями и пистолетами, которых было совсем мало. Впрочем, многие из атакующих стреляли по врагу из луков, осыпая его тучей стрел. Находившиеся на другом берегу ляхи, разумеется, собрались на берегу, готовые поддержать своих товарищей огнем и помочь им вытащить из воды телеги с добром. В этот момент я махнул рукой, и спешенные драгуны, до поры прячущиеся в близлежащих зарослях, начали движение, выставив перед собой ружья, а пушкари выкатили пушки. Убедившись, что все готово, я переглянулся с Каролем и тихонько выдохнул: «Feuer!..»[34]
Получив команду, пушкари открыли рты, чтобы не оглохнуть, и вжали фитили в затравки. Пушечный залп прогремел как гром среди ясного неба, и каменные ядра ударили в толпящихся на берегу врагов. Жалобно закричали раненые и покалеченные, испуганные лошади взвивались на дыбы, сбрасывая своих седоков, а по удержавшимся в седле открыли огонь драгуны. И в довершение разгрома на мечущихся в панике жолнежей с ревом налетела кованая рать. Бой мгновенно превратился в резню, и лишь небольшая часть поляков попыталась вырваться из западни, снова налетев на залп картечью в упор. На другом берегу поляки заметили, что их авангард подвергся разгрому, и, когда Михальский снова повел своих казаков в атаку, стали бросать оружие, сдаваясь.
Успех был полный, большинство поляков полегло в бою вместе со своим командиром, а нам достался весь польский обоз, три сотни пленных, много оружия и коней. С обозом, правда, пришлось повозиться, вытаскивая телеги из реки, но мы справились главным образом благодаря пленным. Вытащив припасы, можно было обсушиться, отдохнуть и приготовить горячую пищу. Последнее было особенно приятно, учитывая, что взятые с собой припасы почти подошли к концу.
– Как дела, Корнилий? – спросил я Михальского, принюхиваясь к запаху, доносящемуся от котлов.
– Как видите, ваше величество, мы снова победили.
– Справился бы ты, как же, кабы мы не поспели, – беззлобно подначил его я.
– Я не сомневался, что вы предпримете что-нибудь в этом роде, – пожал плечами он, – но право же, я не ожидал, что вы лично поведете ратников. Мне казалось, у вас нет недостатка в толковых командирах, на которых можно было возложить эту задачу.
– И ты туда же, – махнул я рукой.
– Я тоже полагаю, что вам следовало бы воздерживаться от таких приключений, мой кайзер, – поддержал Михальского фон Гершов.
– Удержишь его, как же… – пробурчал на эти слова Вельяминов.
Несмотря на досаду, вызванную словами моих ближников, я почувствовал, как в глубине души поднимается теплое чувство. Видно, что соратники действительно заботятся обо мне, и это чертовски приятно. Надо было что-то ответить друзьям, но ничего не приходило в голову. Наконец затянувшееся молчание прервал какой-то сдавленный крик и всплеск воды, на который мы все дружно оглянулись. Как оказалось, беда приключилась с моим многострадальным рындой. Неясно за какой надобностью пошедший к воде Миша Романов поскользнулся и несомненно утонул
