Светлые волосы Пустельги разметались и упали ей на лицо. Немного поколебавшись, я осторожно отодвинул их в сторону. Она улыбалась во сне. Я быстро отвернулся и уставился в окно.
«Нет, пока ситуация не стала слишком неловкой, я хочу поскорее проснуться».
Но вместо этого проснулась Пустельга. Она вздрогнула всем телом, когда Маркус свернул с магистрали и машина запрыгала по неровной дороге. Пустельга сонно потерла глаза. Внезапно вспомнив, где находится, она резко села и покосилась на меня с робкой улыбкой. Я неуверенно улыбнулся в ответ.
«Форд» отчаянно подпрыгивал на ухабах. В пляшущем свете фар перед нами открывалась каменистая дорога, кое-где поросшая пучками жесткой травы. Небо на востоке едва начинало светлеть.
— Эта машина явно не приспособлена для езды по бездорожью, — заметила Пустельга.
— Где мы находимся? — спросил я между бросками.
— Аризона, — не отрывая глаз от дороги, ответил Маркус.
Поскольку иных уточнений не последовало, я не стал настаивать. В конце концов, если понадобится, мы всегда сможем свериться с показаниями спутникового телефона Пустельги.
Примерно после получаса изматывающей езды по ухабам, за которые мы преодолели не более нескольких миль, впереди на фоне светлеющего неба показалась неровная цепь холмов. Самые высокие из них с большой натяжкой можно было бы назвать горами. Когда первые лучи солнца начали пробиваться сквозь облака на горизонте, наш караван въехал в один из бесчисленных каньонов, которые прорезали холмы и, словно реки, вились у их подножия.
Пустыня. Разворачивающийся перед нами пейзаж — неровная каменистая почва и нагромождение острых скал — вселял в меня неясную тревогу. «Форд» объехал осколок скалы, лежащий посреди дороги, и остановился. Следовавший за нами фургон тоже остановился, пристроившись возле потрескавшейся каменной стены.
Пассажиры высыпали из обеих машин, разминая затекшие конечности и протирая заспанные глаза. Урчание голодных желудков, казалось, отдавалось гулким эхом среди скал.
С шутками и взаимными соболезнованиями по поводу зверского аппетита, ставшего нашим вечным спутником, мы все вместе взялись за приготовление завтрака — нашего первого «семейного» завтрака, как со смехом назвала его Туи. Пустые бутылки из-под воды, упаковки от крекеров и чипсов, которые мы жевали во время пути, составляли внушительную гору мусора, скопившегося в обеих машинах. Но совместное приготовление еды и трапеза — это было совсем другое.
Работая, мы скинули наши куртки и ветровки и свободно расправили крылья. Черные, золотистые, различные оттенки коричневого — насыщенные цвета, индивидуальная форма крыльев, неповторимая фактура перьев, — до сих пор я такого и вообразить себе не мог. При взгляде на все это многообразие я испытал нечто вроде чувства удовлетворения: моя «кератиново-протеиновая» гипотеза полностью оправдалась.
Сидя на камне рядом со мной, Пустельга полностью расправила крылья и вытянула их назад. Концы ее крыльев касались земли в восьми футах позади нее. Мне приходилось усилием воли заставлять себя отводить взгляд в сторону, чтобы она не заметила, что я откровенно пялюсь на ее золотистые крылья. Я обратил внимание, что Мигель тоже то и дело посматривает на Пустельгу. Меня кольнула ревность. Но я быстро наступил на голову шевельнувшейся змее. Я знал Мигеля совсем недавно, но чувствовал, что наша связь крепче и глубже любой дружбы, которая была мне знакома до сих пор, включая дружбу с Нико. Вероятно, рассуждал я, дело в том, что в необычной, прямо скажем, ситуации, в которой мы все оказались, пустяковые проблемы и мелкие разногласия отступили на второй план. Мы научились по-новому расставлять приоритеты, а теперь, когда нас стало семеро, нам предстояло научиться жить и трудиться вместе. И я не собирался позволить личным симпатиям разрушить зарождающееся единство нашего крылатого клана.
Во всяком случае, не теперь.
Глава 17
Пустельга. Отряд
Паш первый завтрак в пустыне был на удивление вкусным: пюре из картофельных хлопьев, омлет из яичного порошка и большой ломоть зернового хлеба. Пока мы ели, солнце поднималось все выше и выше, а наши тени делались все короче и короче, словно тоже спешили убежать от наступающего зноя под прикрытие скал. Сухой жар пустыни особенно контрастировал с влажной прохладой леса, где мы провели последние дни.
Я поставила опустевшую тарелку на землю и удовлетворенно вздохнула:
— Так-то лучше.
— Ага, — радостно откликнулся Ястреб и потянулся всем телом.
Раздался звук рвущейся ткани. Ястреб застыл с разведенными в стороны руками и крыльями.
— Что это было? — Он вывернул шею, пытаясь заглянуть себе за спину.
Все начали хохотать как безумные.
— Ты разодрал футболку.
Ястреб шевельнул крыльями и обнаружил, что отныне футболка больше не будет мешать ветру приятно холодить кожу. Прорези для крыльев расползлись сверху донизу — от плеча до подола. Один лоскут остался висеть между лопатками, бока оказались полностью открыты.
— Ох, черт! — не на шутку опечалился Ястреб. — Этак я скоро совсем без одежды останусь.
Я ухмыльнулась:
— Ты вернешься к первозданной простоте и станешь носить набедренную повязку. Насколько я понимаю, ангелы примерно так и должны выглядеть.
— Какой красавчик, — сладким голосом пропел Сокол и слегка присвистнул.
Ястреб показал ему средний палец.
— Я не намерен отказываться от цивилизованного образа жизни только потому, что цивилизация отказалась от меня, — с достоинством заявил он и с еще большим достоинством принялся заправлять в джинсы болтающиеся по бокам обрывки футболки.
Наблюдая за ним, я подумала, что попытки приспособить обычную одежду к нуждам тех, у кого из спины растут крылья, рано или поздно обречены на провал. Тем более что наши крылья все еще продолжают расти и вскоре их невозможно будет затолкать ни под футболку, ни под самую просторную ветровку или свитер. У меня в голове промелькнул мимолетный образ: мы все превращаемся в оборванцев, все семеро бегаем по пустыне полуголые, точно робинзоны на необитаемом острове. Внезапно моя собственная шутка о набедренной повязке натолкнула меня на гениальную мысль!
— Ястреб, повернись-ка, — скомандовала я и покрутила у него перед носом рукой.
Ястреб растерянно посмотрел на меня, но послушно повернулся спиной. В следующее мгновение он разразился воплем протеста.
— Пустельга, ты что, рехнулась?! — закричал он, когда я,
