— Национальный групповой танец и пение. — Туи скроила характерную страшную гримасу воина-маори. — Знаю, звучит старомодно, но на самом деле это очень популярная у нас штука. В моем классе почти все принимали участие — неважно, принадлежали они к маори или нет. Черные, белые, коричневые — все.
— Разве белые люди умеют танцевать? — удивился Сокол.
Ястреб прыснул и удрученно покачал головой:
— Нет-нет, Сокол, не смотри на меня, пожалуйста. Я только наполовину белый. Но все таланты в нашей семье достались младшей сестре. Все, на что я способен, — выразительно подвигать бедрами. Нет, и даже не проси меня спеть. В последний раз, когда мне вздумалось петь, все кончилось очень плохо.
Отряд разразился дружным хохотом. Больше всех смеялась Пустельга.
Мы с Ястребом, как и прежде, отлично ладили, но я стал замечать, что все чаще и чаще он предпочитает компанию Пустельги. И я его не винил.
Речь Пустельги с сильным английским акцентом заметно выделялась на фоне остальных голосов Отряда. Она всегда была там, где требовалась помощь. Иногда я и сам задавался вопросом, не связан ли мой интерес к Пустельге лишь с тем, что она оказалась единственной девушкой в нашем Отряде, у которой не было пары. Однако я не мог отрицать, что чем больше времени я проводил с ней, тем лучше мне хотелось узнать ее. Пустельга была остроумной, находчивой, веселой, и она не боялась постоять за себя.
Я пытался убедить себя, что это всего лишь дружба, но правда заключалась в том, что Пустельга мне очень нравилась, и с каждым днем все больше и больше.
Я изо всех сил старался скрывать мои чувства. Спокойная и размеренная жизнь Отряда была гораздо важнее. Начни я борьбу за внимание Пустельги, наверняка возникла бы напряженность.
Иногда я задавался вопросом, не руководствуется ли Ястреб примерно теми же соображениями, что и я, и именно поэтому никогда не пытается открыто проявлять свой интерес к Пустельге. То, что она ему нравится, не вызывало у меня ни малейших сомнений. Нет, конечно, он заметно преображался, когда Пустельга смотрела в его сторону, и гораздо чаще принимался сыпать шутками, если она находилась рядом и могла его слышать, однако никаких определенных шагов не предпринимал. Я даже начал думать, что на этот раз интуиция меня подвела и общение Ястреба с Пустельгой — действительно лишь проявление нежных дружеских чувств, что обостренные чувства сделали меня мнительным.
Но однажды утром Ястреб проснулся самым последним, когда весь Отряд уже был на ногах, и я заметил его взгляд, устремленный на нас с Пустельгой, хлопочущих возле костра. Была наша очередь готовить завтрак.
Ястреб резко откинул угол спальника, натянул валявшиеся рядом на земле ботинки и, прихватив батончик прессованных мюсли из стоявшей на камне общей миски и свой хвост, молча пошел вглубь каньона.
Улыбка, которой я встретил проснувшегося Ястреба, медленно растаяла. Я озадаченно смотрел ему вслед.
Пустельга проследила за моим взглядом.
— Он встал не с той ноги? — спросила она.
Я пожал плечами, хотя был уверен, что знаю причину странного поведения друга. Я окинул взглядом лагерь: Филин и Рэйвен, Сокол и Туи, я и Пустельга. И Ястреб, сам по себе.
— Ты видел его футболку? — захихикала Пустельга. — Даже с дырой на спине она ему мала. По-моему, крылья у него все еще продолжают расти. Хотя они уже такого же размера, как у Филина. А у Филина огромные крылья.
— Как думаешь, может, у Ястреба вообще какие-то необычные крылья, не как у всех? — мрачно заметил я, помешивая булькающую в котелке овсяную кашу. Я не мог представить, чтобы мои собственные крылья стали еще больше.
Пустельга прищурила глаз и как-то подозрительно посмотрела на меня.
— Только не говори, что переживания мальчиков по поводу размеров относятся и к размеру крыльев.
Я недоуменно воззрился на нее. В следующую секунду до меня дошло, что именно она имеет в виду. Кровь горячей волной прилила к моему лицу. Я хмуро уставился в котелок с кашей.
— Я бы не сказал, — как можно более небрежным тоном бросил я. Пустельга несколько секунд внимательно разглядывала меня, затем прыснула, а еще через мгновение расхохоталась в полный голос. Мне очень нравился смех Пустельги, но я был слишком смущен, чтобы присоединиться к ее веселью.
Пока Отряд с аппетитом уплетал овсянку, я уселся на камень и попытался разобраться в своих чувствах.
«Почему я чувствую себя виноватым из-за того, что мне нравится Пустельга? Может, потому что она не католичка… и вообще не христианка? Думаю, бабушка не одобрила бы мой выбор. — Я покосился на Пустельгу, сидевшую в нескольких футах от меня. — Кроме того, я вообще не нравлюсь ей… я для нее не больше чем просто друг». — Я тяжело вздохнул.
— О чем задумался? — обернувшись ко мне, спросила Пустельга.
— Переживаю за Ястреба, — ответил я, стараясь не встречаться с ней взглядом.
Пустельга прикусила губу. Ее лицо сделалось невероятно милым. И тут мое сердце трепыхнулось от внезапно пронзившей меня мысли: «Будет ли она так же волноваться обо мне, как сейчас встревожилась из-за Ястреба?»
Я заставил себя переключиться на дела предстоящего дня.
— Ну что, пойдем тренироваться? — спросил я, выскребая из миски остатки овсянки.
Пустельга улыбнулась, тревога на ее лице рассеялась, хотя было видно, что ей пришлось приложить усилие, чтобы вернуться к беззаботному тону.
— Конечно, идем. Но после… Думается, вам, мальчикам, пора заняться своим гардеробом.
— Как скажешь, — кивнул я.
Отряд покончил с завтраком и поднялся, чтобы идти на плато.
Солнце уже стояло высоко. И Ястреб сегодня тоже забрался необычайно высоко. Наблюдая за ним, я видел, что он экспериментирует со скоростью. Планируя в восходящем потоке, он поднимался как можно выше, затем складывал крылья и, выйдя из столпа теплого воздуха, бросался вниз, в крутое пике. Поначалу глубина пике была небольшой, он вновь быстро раскрывал крылья и поднимался наверх. Но с каждым разом Ястреб действовал всё увереннее, скорость пике становилась все выше, а глубина — все больше.
На одном из бросков Ястреб вдруг резко накренился набок. По Отряду пронесся испуганный вздох.
— Что это было? —
