В очередной раз удивлению нашему не было предела. Ведь Ибрагиму открылась не просто еще одна грань того неведомого, что лежало в основе привычного и понятного окружающего нас мира. Ему, очевидно, как самому смышленому из нас, открылась, похоже, самая его глубина и суть, обусловливая и объясняя совершенство этого мира и всего бытия.
После ужина на скорую руку примерить панцирь отважился Омар. Вспыхнувшее, как обычно, и ушедшее внутрь сияние вызвало на его лице череду самых разных выражений и гримас, будто он с большим рвением и быстротой выполнял множество самых разнообразных работ и думал сразу о многом. Затем он стал сосредоточенно ходить взад-вперед по залу и дотошно ощупывать все, что ему попадалось: посуду, мебель, утварь, ковры и ткани, даже стены, двери и пол. С особой тщательностью и наслаждением он ощупывал вправленные тут и там самоцветы. Не обошел он своим вниманием и сосудики с лекарствами, хранящиеся на всякий случай в особом ларце, долго перебирал и пересыпал на ладонях обычный песок, растирал между пальцами воду и масло для светильника, прикусывал зубами острие кинжала и проделывал еще много неожиданных действий с найденными в комнате предметами. В довершение всего, поймав крупную осу, выдавил из ее жала на ноготь каплю яда и, слизнув его, долго и сосредоточенно причмокивал, словно старался распробовать все оттенки его вкуса. Все это продолжалось и продолжалось, постепенно рождая в нас нетерпение. Наконец Ибрагим, не выдержав, подошел к нему и взял за руки, намереваясь вернуть его из мира грез на землю. Но тут произошло неожиданное. Незримое, но отчетливо видимое сияние, возникшее внутри соприкосновения их рук, распространилось на них обоих. Лица их приобрели одновременно удивленное, сосредоточенное и блаженное, как у маленьких детей, выражение. Они застыли в этой позе, лишь алчно озираясь по сторонам. Мы, изумившись и даже слегка встревожившись, впились в них глазами в стремлении понять, что происходит. В конце концов усталость взяла верх, и друзья, расцепив объятия, вернулись на свои места, жадно припав по очереди к кувшину с водой.
– Это просто не поддается описанию, – сказал Омар. – Сначала от панциря заструилось какое-то дрожащее тепло, которое побежало по мне как-то по кругу, возвращаясь в панцирь – и вновь в меня. Затем панцирь втянул меня в себя так же по кругу и выпустил обратно уже другим. Сейчас я опять стал прежним, но то, что появилось во мне, кажется, осталось до сих пор. Там, в подземелье, я обрел способность чувствовать материалы, проникать в какие-то их глубины, распознавая их сходство и различие. Я чувствовал, как они могут сочетаться друг с другом, какие свойства при этом обретать. Например, я мог совершенно точно представить, как и из чего составить лекарство от недуга, стоило мне распознать его теми же чувствами. Или приготовить наилучшую смесь для строительного раствора. Да и что угодно еще: я необъяснимо чувствовал наилучшие сочетания материалов, но именно необъяснимо. Сейчас же я вдруг увидел, как построены все те материалы, что были вокруг меня. Сейчас я именно увидел это, увидел как бы изнутри! Я так же, как и до этого, проникал в них, но не смутно, как раньше, лишь угадывая неясные очертания. Я проникал в них совершенно отчетливо, различая самые мелочи. Я распознавал это устройство, конечно, не глазами, а руками и каким-то непонятным образом, но все, что я чувствовал, отражалось в моей голове именно там, где отражается увиденное, и именно так, как отражается и осмысливается увиденное. Любой материал, в который я проникал своими чувствами, являл собой скопления частиц самых разных форм и размеров, становясь тем больше, чем глубже я проникал. Одни материалы имели вид удивительно правильных и четких построений, напоминающих решетки различной формы, замысловато чередующихся и проникающих одни в другие. Другие походили на ожерелья и гирлянды: простые, причудливо ветвящиеся или сплетенные в ажурные сети. Третьи представляли собой бесконечно длинные волокна, собранные в пучки, сплетенные в жгуты или нагроможденные беспорядочно. Были также перемешанные в сплошную текучую или застывшую массу. А такие как, например, лечебные порошки или обычная земля, заключают в себе такую пестроту, что у меня с непривычки просто закружилась голова. Но самое главное – каждое из этих построений имеет смысл, постичь который я пока не в состоянии. Однако в некоторых случаях его можно использовать, даже не постигнув, ибо способность материалов определенным образом сочетаться между собой ощущается явно. Я не мог понять, почему это происходит, пока Ибрагим не взял меня за руки. Тут уж произошло что-то вообще неописуемое. Между нами друг навстречу другу потекли потоки тепла, света и еще каких-то сил, о которых, видимо, уже говорили другие. Они текли, сливаясь вместе и объединяя нас в одно. При этом мне показалось, что я получил часть его дара, а он, по-моему, получил часть моего. И картина того, что я видел, стала гораздо богаче и невероятнее. До этого я не мог понять, как материалы сохраняют свое столь сложное построение. Теперь я увидел узы, соединяющие их частицы между собой. Эти узы не были жесткими, они, словно живые, находились в постоянном движении, дрожа и изгибаясь, растягиваясь и сжимаясь, позволяя частицам отклоняться в стороны, но были удивительно прочны, не позволяя общей массе не только разрушиться, но и потерять безупречную четкость и неповторимость своего построения. Однако, соединяясь и проникая друг в друга, материалы могут претерпевать изменения. Одни узы способны разрушать другие или объединяться с ними, занимать их место или вообще исчезать. Это ведет к тому, что разные частицы могут меняться местами, принимать другое расположение, выстраивая другие, более сложные материалы или, наоборот, дробясь на более мелкие и простые. Например, если добавить чистой воды вон в тот сосудик, где смешаны три порошка, и дать ему постоять ночь, там получится совсем другой материал, состоящий, впрочем, из двух и способный унять боль в спине и суставах, если его втирать или пить. А яд осы сейчас творит во мне такое волшебство, что я просто сойду с ума, если
