– Думаю, мы сможем это сделать, объединившись в одно целое. У нас это получается запросто, попробуем объединиться и с вами. Ну а материалом послужат наши новые друзья, на это они, я думаю, сгодятся. Одного-двоих мы используем для изучения, а на остальных потом испробуем. Считаю, что это не будет разрушением, от которого нас предостерегали мудрейшие. Ведь эти существа были уже мертвыми – или на грани этого. И их глубоко почитаемый повелитель воскресил их лишь для того, чтобы использовать в своих целях, пока еще возможно. А мы используем их еще и с пользой для всех.
– Но ведь если нам удастся освободить их сущность, ее получим лишь мы, ибо их плоти близка лишь наша, – возразил Омар. – Наши же друзья не смогут ее впитать.
– А мы попробуем сделать ее, вернее, не ее, а заключенную в ней мудрость, доступной для них, так же как письмена на этих стенах. Я уже, кажется, где-то в глубинах своего сознания представляю этот путь. Но это, разумеется, можно будет сделать, лишь объединившись.
– Мы поможем вам в этом! Все ваши флюиды мы превратим в мерцающий свет, доступный для всех, как делали все это время.
Эти слова, сказанные непонятно кем, вдруг прозвучали в воздухе переливающимся металлическим дребезжанием, которое даже нельзя было назвать голосом. Мы были в очередной раз изумлены, причем не столько тем, что только что услышали, а скорее тем, что разнообразие жизненных форм безбрежья и их проявлений, что было описано в подземелье, теперь представало нам наяву.
Однако предаваться осмыслению и обсуждению увиденного, как мы привыкли, сейчас не было времени. Мы лишь сотворили очередной намаз да наскоро подкрепились, после чего принялись за дело. Я хотел было передать панцирь Музафару, но он, отстранившись, возразил, сказав, что именно голова, наделенная способностью к логическим построениям и анализу, сейчас будет важна нам как никогда. Поэтому именно эта часть нашего объединенного целого должна быть усилена больше всего, насколько это вообще возможно. Двое пленников благодаря дурману привезенной из оазиса травы впали в полное беспамятство, а зажженная лампа неожиданно указала нам построение, которое нам надлежало принять для наилучшего исполнения новой задачи.
Итак, мы как могли объединили пленников, переплетя их руками и ногами. Музафар и Саид, способные читать первородные силы – многоликий свет и дрожание, – возложили на них руки, как бы стараясь проникнуть ими внутрь тел. Следом за ними, обняв их за плечи и обнявшись между собой, встали Омар и Хасан, зрящие в построение материалов и глубины жизни. В самом центре оказался я, готовый принять потоки, исходящие от всех, чтобы анализировать их, строя логические последовательности и картины, и определять новые направления поисков. Впереди же и позади меня, завершая магический кристалл, встроились Ибрагим и Ахмед, видящие гармонию и определяющие наилучшие направления потоков сил. Едва мы, крепко сцепившись, заняли этот порядок, свободные части наших тел оплели тонкие побеги Дерева, вокруг задвигались и заиграли радугой цветовые плоскости, не имевшие толщины, а с одной из стен свесилась знакомая нам паутина.
Словно давно и с нетерпением ожидая этого момента, панцирь вспыхнул почти мгновенно и, быстро набирая яркость, вскоре озарил весь зал. Потоки тысячеликого света, раскаленного жара и еще множества каких-то немыслимых флюидов потекли внутри магического кристалла с бешеной быстротой в бесчисленных направлениях, погружая нас друг в друга и перемешивая в общую массу. Передо мной неуловимо промелькнули вавилонские картины погружения в себя, и вот я уже проник в самые глубины жизни, созерцая и осмысливая то, что происходит внутри нее, что движет и управляет самыми ее основами, то, из чего она складывалась изначально. Словно сказочные чудовища бесчисленных обличий, материалы, ощетинившись узами, соединялись, распадались, превращались в другие, выстраивались и перестраивались в самых невероятных построениях и комбинациях, заставляя пребывать в постоянном движении массу, которую они образовывали. И все эти удивительные проявления, несмотря на ужасающую сложность и пестрящее многообразие, были столь четкими, упорядоченными и гармоничными, что, казалось, управлялись какими-то высшими разумными силами. Однако, стоило вглядеться, становилось понятно, что чем и как управляется. И что силы эти находятся не где-то за гранью, а здесь же, среди материалов и в них самих. Они заключаются и проистекают из самого построения жизни, которая имеет в своей основе всеобщую гармонию зарождения и восхождения всего сущего: живого, неживого и того неизвестного, чему еще предстоит появиться. Я уже видел совокупность сил, управляющих всем этим движением материалов, творящих великое волшебство созидания жизни. Именно эти силы в своей глубоко упорядоченной совокупности, отражающей, словно в зеркале, всю мудрость восхождения бытия от истоков в бесконечность, и являлись той самой сущностью, столь вожделенной для проникновения и постижения, а иногда – и отнятия. Однако каких-то особых уз, удерживающих эти силы среди материалов живой плоти, не было. Они удерживались там просто потому, что были присущи этим материалам, плоти и самой жизни, являлись их неотъемлемой частью, основой и проявлениями. Поэтому их изгнание являлось чем-то более сложным, чем разрушение уз, подобных тем, что обеспечивают построение и превращение материалов. Для этого необходимо было нечто, противоречащее жизненной гармонии, грубо ее ломающее, спутывающее и нарушающее пути течения этих сил, рождая тем самым хаос во всем построении жизни и делая эти силы чуждыми их вместилищу. И задачей нашей теперь было это нечто отыскать.
Я, увлекая за собой в глубины панциря всех, с кем сейчас был объединен, начал было погружение в мир материалов, составляющих плоть оживших, чтобы, анализируя их, логическим путем искать решение этой задачи. Как вдруг из пламени лампы под самый свод зала, заполнив собой все его пространство, выросло исполинское изваяние Великого Ктулху. Нависнув над нами, оно вдруг задвигалось и, шагнув со своего постамента нам навстречу, присело на пол, подогнув одну ногу под себя и опершись рукой о ближайшую стену. Движения его были простыми и свободными, будто он пришел к нам в гости. Он больше не был каменным, он был живым! Его огромное тело дышало неистовой жизненной силой и одновременно мудрым спокойствием и размеренностью. В глазах же, необычайно выразительных и проницательных, не было и следа враждебности и кровожадной алчности, как мы того ожидали и представляли. В них читалась отеческая
