– Ага, санитаром в больницу, или кочегаром, или еще что-нибудь эдакое, где меньше пьют, – ядовито сообщил я. – Получать шестьдесят рублей, и приходить домой под утро, и час отмываться в душе.
– Можно подумать, ты в баре будешь больше получать, – скептически сообщила мама. – Одно хорошо: домой что-нибудь будешь приносить. Отец до сих пор твой шашлык вспоминает.
– И это тоже, – улыбнулся я. Моя практичная маман иногда бывала ужасно непонятлива. До нее никак не доходило, что за все принесенные домой деликатесы нужно было платить отнюдь не магазинную цену.
– Послушай, Марина, – вступил в разговор отец. – Отстань ты от парня, ему двадцать лет, своя голова на плечах имеется. Раз так решил, пусть работает. Начнет учиться – тогда и поймет, справляется сразу с учебой и работой или нет. Если нет, сам бросит свой бар, и уговаривать не нужно.
После батиных слов маман отступилась от меня и пошла на кухню готовить ужин. Я же отправился во двор, к турнику, где часик от души потренировался. В привычку это вошло после ранения, когда надо было разрабатывать плечевой сустав. Пуля хоть и не сломала плечо, но надкостницу зацепила, и, чтобы не развилась тугоподвижность, пришлось заняться специальными упражнениями.
Утром второго июня мы с Женей уже сидели в 222-й аудитории за исчирканным чернилами столом. Народа было немного, и в основном девушки.
«Наверно, те, кто в прошлом или позапрошлом году не поступил», – подумал я, глядя на юные лица. Парней вместе со мной было всего трое.
Все с любопытством разглядывали друг друга, пока в аудиторию не вошла преподаватель. И это была Белла Марковна Берман.
Она орлиным взором оглядела сидящих за столами и моментально вычислила меня.
– Саша! Сапаров! Надо же! Сто лет тебя не видела! – воскликнула она. – Неужели решил поступать на иняз?
Я встал и сказал:
– Да, вот решил поступать. Дозрел. А вы, Белла Марковна, здесь какими судьбами?
Она поморщилась и прошептала:
– Давай после занятий поговорим, сейчас неудобно.
Я понятливо кивнул и вновь уселся за стол.
Женька завистливо сообщила мне в ухо:
– Конечно, что тебе не поступать, всех преподавателей знаешь.
Но Белла Марковна уже начала занятие, и мы погрузились и трудный мир английской грамматики.
Когда пара закончилась, мы с бывшей учительницей вышли в коридор, где, присев у окошка в рекреации, начали выкладывать другу другу все, что произошло с нами за последние три года.
Оказалось, что Белла Марковна уже два года как работает преподавателем на кафедре английского языка. Работать здесь ей нравится намного больше, чем в школе. Я же, со своей стороны, рассказал, что отслужил два года и надеюсь поступить.
Собеседница укоризненно покачала головой.
– Ох, Саша, чего же ты мудрил столько времени? Не знаю, не знаю, документы мы еще не начали принимать, но по прошлому году конкурс был огромный.
– Белла Марковна, у меня есть привилегия поступить вне конкурса, не забывайте, – улыбнувшись, напомнил я.
– Ах да, точно! – расцвела преподаватель и добавила: – Но все равно тебе учить много придется, получишь двойку – и привет.
«Ну, двойку – это вряд ли, – скептически подумал я. – А с тройкой пройду по-любому».
«Да, учеба поставлена по-серьезному, не сачкуют преподаватели, – пришел я к такому выводу после третьей пары. – И все это удовольствие в течение месяца стоит восемь рублей. М-да, репетиторы в моей первой жизни плачут и рыдают».
– Куда сегодня пойдем? – обратилась ко мне Женя, когда мы вышли на улицу.
– Пойдем посмотрим, как выглядит место, где мне придется вскоре работать, – сообщил я.
– Ты собираешься работать? – удивилась девушка. – И сможешь найти для этого время?
– Конечно, – ответил я и, взяв спутницу под руку, повел в сторону гостиницы.
Пройдя мимо равнодушно глядевшего на нас швейцара, мы оказались в прохладном после улицы вестибюле. Подойдя к стойке дежурной, я представился и спросил, как пройти в валютный бар.
– Ох, там еще ремонт в полном разгаре, – поморщилась женщина в форменной одежде, – не на что там еще смотреть. И вообще, кому идея в голову пришла еще один бар открывать? И так финны по приезде сразу нажираются, как свиньи, а будут еще больше. После них все туалеты заблеваны.
– Зато теперь будут за марки нажираться, – сообщил я. – Нашей стране валюта нужна.
– Ой, хоть ты, парень, мне лекций не читай, – сообщила дежурная. – У меня и так от них голова болит. Как с прошлого года организованные туры иностранцев сделали в Кижи, так от лекций и собраний не продохнуть.
Даже сюда, в вестибюль, доносился стук молотков и визжание пилы из помещения бара.
– Ладно, – обратился я к подруге. – Раз смотрины не удались, пойдем в кафе-мороженое.
Женя между тем смотрела на меня как на полубога.
– Саша, – прошептала она с придыханием. – Ты будешь работать барменом в валютном баре!!
«Блин! И эта туда же, – подумал я с досадой. – А ведь если поступлю, девчонки на курсе как узнают, где я работаю, охоту на меня устроят. А мне, честно говоря, это надоело еще в первый год работы. Интересно, есть ли сейчас девушки, которым безразлична моя профессия?»
Немного подумав, я и сам понял, что есть. Только они не ходят по барам. Но Женька явно к ним не относится.
Когда Борис Семенович Гордин пришел домой, там раздавались звуки музыки. За закрытыми дверями в комнату дочери на рояле игралась «Аппассионата».
– Чего это она? – спросил он у жены, кивая на дверь.
– Нашла себе мужа, – ответила та, нервно улыбаясь.
– Это кого, не Сапарова ли?
– Именно его, – кивнула Наталья Николаевна.
– А тот в курсе? – шутливо спросил муж.
– Конечно нет.
– А чего это она вдруг решила?
– Боря, иди вымой руки, переоденься и приходи ужинать, там и поговорим, – скомандовала жена.
Через пять минут Гордин, как штык, сидел за столом и вопросительно глядел на жену.
– Понимаешь, Боря, Женя
