– Не будем ему мешать, – Максим аккуратно поставил в угол алебарду. За последнее время с избытком хватало непонятных слов. И неясных целей.
Он положил на стол две гранаты и горсть патронов-«семерки». А воин Господа, тем временем, растянувшись на тряпье, зычно храпел, во сне уже позабыв о своих гостях, оставшись наедине со своими врагами и самим собой. И с Богом, конечно.
– Пойдем. Пора наверх.
Здание мэрии и безумный – хотя как посмотреть – сталкер-отшельник остались позади. Было еще очень светло, но свет скрадывали облака и наплывавший из дворов, будто сочащийся из каждой щели, плотный туман. Тверская улица, широкая, просторная, несмотря даже на трупы давно сгнивших машин, вела прямо, как стрела, к Тверскому бульвару, в царство фюреров и прочих гауляйтеров. А куда еще идти? Макс по кличке Адвокат отметился почти везде, и предъявить за дела имела большая часть цивилизованных по меркам метро станций. Макс оглянулся.
Симка, поддерживая брамина под руку на подмерзшей за день ледяной корке, плелась позади. «Так-то, если что-то случится, или попадусь в руки Полиса, – рассуждал Максим, – сестре предъявить нечего, что с бабы взять? Она за брата не ответчик. Главное, мне теперь вовремя сдохнуть». Туман тем временем все «крепчал», улица теперь не просматривалась до самого бульвара, а тонула в белесой известке.
Вдруг, метрах в тридцати с громким хлопком лопнуло лобовое стекло микроавтобуса, крыша со стоном прогнулась под весом громадной твари. Максим прильнул к оптике: массивная пепельно-серая морда с торчащими верхними клыками показалась в прицеле АЕК, зверь зарычал.
Утробный рык завибрировал над улицей, Максим упал на колени и выронил автомат. Воли, ведущей его по жизни, он больше не ощущал, все заполнили страх и растерянность. Слабость. Сердце в груди замерло, а мир вокруг из грязно-серого стал черным. Кишки в животе скрутило в тугой узел, от боли Максим завыл, царапая пальцами лед на мостовой. Будто вдалеке застрекотал автомат.
Кулак, скрутивший нутро, ослабил хватку. Миру вернулся серо-белесый цвет, а в голове прояснилось. Симка, вцепившись в «ксюху», палила без остановки по полосатой твари, забравшейся на белый микроавтобус. Пули «пять-сорок пять», прошивали бок автомобиля, рикошетили от спины, высекая искры, а мутант мотал башкой, словно то не пули вовсе, а мухи. Автомат замолчал. Симка кинулась тормошить Максима, помогая подняться на ноги.
Она что-то бубнила из-под маски, но Максим не мог понять, что она говорит. Шатаясь, подошел Крушинин. Сквозь обзорное стекло маски было видно, что и ему не сладко, старик стянул противогаз и стал отряхивать. Лишь сейчас Белявский понял, что не может дышать, так как он заблевал весь противогаз…
Макс наскоро вытряхнул маску, протер снегом, заменил фильтры, напялил на голову и лишь тогда сделал вдох. Воняло так себе. В голове прояснилось, но руки еще дрожали.
– Что это было?..
– Ментальное воздействие, звуковая волна определенных частот, может, инфразвук? Не знаю… – признался Крушинин, сидящий рядом. Вот только Симка все скакала, как прежде, ее этот рев не задел. Одно слово, мутант. Максим поднялся на ноги, улица вдруг качнулась влево, но он устоял. Поискал свой АЕК, проверил патроны, осмотрелся по сторонам. Тигриса, конечно, не оказалось на изрешеченном авто. Да на это Максим и не рассчитывал. Зато понял, почему тварь сначала «представилась», а не напала сразу.
– Семен Михайлович, – тихо произнес Макс, косясь на решительную Симку с автоматом, наблюдающую за окрестностями с крыши легковушки, – заберите сестру в Полис. Она же ничего не сделала такого, это все я. Вы член Совета, вас послушают. Примите в ученики, она способная, хоть и задира. – Чуть помедлив, добавил:
– Всем не уйти, тварь не отпустит.
Крушинин посмотрел на Максима как-то странно, сочувствующе что ли, и кивнул:
– Хорошо, заберу.
– Запудрите ей мозги, вы это умеете. Отведите к отшельнику он хоть и шизанутый, но поможет, если что. А там и до станции недалеко.
– Рыжик, – позвал Максим. Симка спрыгнула с крыши и с важным видом бывалого сталкера подошла.
– Сейчас я пойду на разведку, а ты, – он шлепнул ее ладошкой по макушке, пресекая возражения, – останешься защищать брамина. Он же старенький, один не справится.
– Не справлюсь, – не слишком убедительно вздохнул Крушинин. Он лучше понимал, что задумал Белявский.
И начал проверять двери ближайших машин, стряхивая с них перчаткой снег.
– Без меня?! Макс… – голосок дрожал, она не хотела отпускать брата одного, – я же с тобой…
– Ты уже один раз пошла за мной, и что вышло? Нет уж, оставайся с Семеном Михайловичем. Я тебе его поручаю.
– А ты? Куда? Один? – засыпала ненужными вопросами сестра, заглядывая в глаза и прекрасно зная все ответы, чувствуя уже не страх, не одиночество – что-то окончательное, и ее затошнило хуже, чем Максима от инфразвука, будто она тоже услышала… Это как щелканье стали взводимого курка. Резко и быстро. Как выстрел. И после тишина.
– Останешься в укрытии, я – посмотреть. Ну, Семен Михайлович!
Брамин как-то пролез в окно легковушки, убедившись, что дверца если не заперта, то уж точно накрепко примерзла.
– Сима, иди сюда. Мы посидим и подождем.
– Я с тобой! – девочка потянулась за пистолетом Крушинина.
Брат без церемоний запихнул ее в окошко на пыльные сидения головой вперед. И легонько толкнул в лоб, когда попыталась вырваться обратно.
– Запомни, за мной не соваться, туман же, еще подстрелю на звук шагов.
Максим шел, спиной ощущая взгляд сестры, но не обернулся, может быть, все закончится сегодня и здесь, кто знает, но он сделал все, что мог. Белявский поправил на плече противогазную сумку с гранатами и вошел в туман. Это было первое «дело» на поверхности и, можно сказать, впервые увиденный туман. Особенно в мороз…
Из белой мглы на мгновение проявилась тень. Максим вскинул автомат и дал очередь, но пули только взрыхлили снег да выбили искры из бока сгоревшей легковушки. Цокот послышался слева, метрах в пяти. Он не видел, куда целиться, а палить, ориентируясь на звук да еще в противогазе, та еще задачка. Протяжный рык донесся слева, Максим, не раздумывая, выстрелил. С автоматом наготове подошел ближе, осматривая снег, – пусто, крови нет. Промазал.
Он будто плыл в тумане среди ржавых остовов машин, густой кисель вокруг не позволял что-то разглядеть ближе пары-тройки метров, скрадывая очертания предметов. Несмотря на холод, пот стекал по лицу, напряжение нарастало, ведь смерть где-то рядом, бродит, наблюдает. Еще он боялся… да, Белявский боялся – только идиот не станет бояться когтей и зубов. Но в большей степени он боялся за сестру, единственного – живого – члена семьи. И теперь, все зависит только от него.
Он остановился, оттянул резину противогаза, освобождая уши, задержал дыхание, прислушиваясь. Даже в полной темноте метротуннеля – сплошной бетонно-стальной кишке – можно ориентироваться
