– Впрочем, всегда не стесняйся меня спрашивать, – добавила она. – Иногда я смогу его уступить.
По сути, она дала понять, что знает о неоднократности моих посещений. Теперь слова дочери «вы мне уже говорили» обрели смысл. Я решила, что закончу дела в Кембридже и расспрошу матушку Фитч о ее понимании Нитей, как называла их Эржебет. Возможно, из объяснений разных ведьм удастся выстроить доступную нам картину.
Дежавю вернулось, когда дядюшка Григгз бросил на меня тот же осуждающий взгляд. Мы доехали до реки. Паромщик так же ел меня глазами, мальчишки так же плескались в воде. Чуть прихрамывая, с лопатой в руке, я снова прошла по Уотер-стрит до лавки, где Ашер и Дэй спорили о качестве печати. Прежний трюк сработал – удивительно, как спокойно я себя чувствовала, зная, что он мне удастся. Однако, подходя с украденной книгой к бочарной мастерской, я замедлила шаг. У меня было подозрение, что даже если предложить бочару обе бусины (включая ту, что предназначалась на обратный путь), он все равно объявит плату недостаточной. Главная моя беда – отсутствие корсета.
Но по крайней мере я знала, что меня ждет, и это странным образом успокаивало. Я сразу повела себя чуточку развязно и не дала себя облапить, а посулила будущую «щедрость» до того, как бочар начал меня домогаться. Он сразу стал как шелковый, поэтому я получила бадейку быстрее и ушла не в таких растрепанных чувствах, как прошлый раз.
Дежавю продолжалось по дороге к Уотертауну, в роще у ручья и возле валуна. Прежде чем копать, я сняла фартук и обмотала им руку, так что избежала занозы. Мышцы болели после вчерашней работы – тело помнило все, что произошло тогда, хоть я и находилась далеко-далеко в прошлом от вчерашнего дня. И еще меня страшно мучил голод. И нога болела как сволочь весьма ощутимо. Так что мое расположение духа оставляло желать лучшего.
Я снова нашла индейскую мусорную кучу и на сей раз, закончив копать яму, высыпала ракушки на дно, а бадейку поставила на них и забросала землей. Совершенно измотанная и несчастная, побрела я назад к реке, где заплатила за перевоз, так что благополучно избежала разговора с паромщиком. Остаток пути отнял у меня последние силы; я еле-еле заставила себя поблагодарить матушку Фитч и поговорить с ее дочерью. Всякое желание расспрашивать про Нити улетучилось. Впрочем, она повторила вчерашнее предложение, что меня несколько приободрило.
В этот раз ее дочь не сказала: «Вы мне уже говорили». Я сочла это добрым знаком: может, тогда она имела в виду теперешний визит. Больше не потребуется. Хоть бы и впрямь было так, хоть бы двух визитов хватило.
Матушка Фитч отправила меня обратно в ОДЕК. Я очутилась там голой и дрожащей. Кровь на глубокой царапине запеклась, нога распухла. Я, как прошлый раз, прошла процедуру дезинфекции. Тристан без вчерашних победных фанфар отвез нас к дому четы Ист-Ода, где Ребекка обработала мою рану мазью собственного приготовления – смесью современных аптечных антибиотиков и лекарственных трав с ее огорода. Мужчины снова копали на заднем дворе, вернее, Тристан копал, а Фрэнк Ода наблюдал с самозабвенным любопытством школьника, сбежавшего с уроков на бейсбольный матч.
Рано утром Тристан «прислал людей» ликвидировать яму. Они еще больше изуродовали задний двор и устроили дикий грохот, поскольку привезли машину, которая утрамбовывает свежий асфальт при ремонте дорожных ям. Ребекка со вздохом сообщила, что соседи вне себя, хотя сама она больше всего огорчалась из-за огорода. Тристан, разумеется, и не подумал извиниться.
Когда меня перевязали и накачали обезболивающим, мы спустились по лестнице (кошки, черная и пестрая, так и норовили броситься нам под ноги) и вышли на задний двор посмотреть, как идут раскопки. Фрэнк Ода со стаканом чая облокотился на валун; мы, три женщины, стояли на террасе с задней стороны дома и смотрели поверх перил. Тристан уже раскопал слой ракушек, который я в этот раз насыпала под бадейку… а ее все не было.
И тут мне показалось, что от усталости, а может, от обезболивающих, у меня плывет перед глазами: Тристан слегка колыхался, словно я смотрю через столб нагретого воздуха над барбекюшницей.
– Видите? – Эржебет с довольным видом указала на Тристана. – Дело идет.
– Он… колеблется? – спросила я.
– Он не колеблется, – ответила Эржебет тем презрительным тоном, каким всегда говорила о Тристане.
– Что-то определенно колеблется, – решительно заметила Ребекка.
Тристан бросил копать и оперся на лопату, дыша тяжелее, чем вчера, хотя земля была рыхлее, а яма – меньше (правда, сегодня он копал ее в одиночку).
– Мэм, можно попросить у вас глазные капли? – обратился он к Ребекке. – Мне что-то попало в глаз.
– Ничего туда не попало, – отрезала Эржебет. – Это просто мигание.
Детский восторг на мгновение прогнал мою усталость.
– Мерцание? – переспросила я. Из-за акцента ее слова не всегда можно было разобрать. – Как… в мультфильмах, когда происходит волшебство?
Эржебет пожала плечами:
– Я понятия не имею, что бывает у вас в мультфильмах. Мы называли это пишлаколо. Мигание, мерцание. Правильного английского термина я не знаю, к тому времени, как я освоила ваш язык, магия почти исчезла, и у меня не было случая беседовать на эти темы.
– А что это такое, если точно? – спросил Тристан. – Что происходит?
– Это потому что здесь… – Эржебет шумно вздохнула, как будто мы замучили ее своими вопросами. – Когда магия существовала, это было общеизвестно и не нуждалось в объяснении. Вы же не объясняете, почему потеете, когда жарко, или почему вам для дыхания нужен воздух. Но я попробую. – Она поставила локоть на перила, уперлась подбородком в тыльную сторону ладони и оттопырила губки: Лорен Бэколл изображает роденовского «Мыслителя». – Здесь мы пытаемся кое-что изменить. Когда никакого волшебства не происходит, все выглядит как обычно. Но когда творится волшебство, искомое становится… громче или больше, чем оно сейчас. Отсюда и мигание. Так что мигание – хороший знак. – Она вытащила из сумки цамологеп и принялась ловко перебирать какие-то нити. Потом убрала его обратно и глянула прямо на меня. – Думаю, еще семь раз в этом ВиМНе без осложнений, и мы раскопаем твою бадейку.
Я услышала свой стон прежде, чем нашла в себе силы его сдержать. Еще семь дней терпеть масляные взгляды бочара. Копать неудобной лопатой плотную землю. Падая от усталости, тащиться по жаре к Грязной Речке.
– И это обязательно должна быть я, да? Нельзя заменить меня на Тристана, потому что это значило бы обнулить счетчик?
Эржебет кивнула.
– В следующий ВиМН отправлюсь я, – сказал Тристан. – Честное скаутское.
– А что, если в нем понадобится разговорный шумерский? – спросила я.
Мы подождали пару дней,
