Не живая.
Сперва появилось недоверие, затем удивление. Во сне существовало сто тысяч способов, как все исправить, и многие из них прекрасны. Лисьи крылья, летающий ковер, вечное падение к звездам.
Но в реальности существовал только один исход, и в нем нет ничего прекрасного. Он был неожиданным. Таким неожиданным, что почти не вызывал боли.
Почти.
Раскаленная агония. Словно тебя разрывают пополам. А затем ничего.
Окруженная призраками, как всегда, Сарай гадала, какие чувства они испытывали в конце существования и сколько сил было у души, чтобы покинуть тело или остаться. Она представляла, как многие до и после нее, что каким-то образом это лишь вопрос силы воли. Если достаточно крепко держаться за тело и не отпускать, то можно… что ж, можно пожить.
Сарай очень хотела жить.
И все же, когда пришел ее черед, у нее не было ни выбора, ни отчаянных попыток. Вот чего она не предусмотрела: у нее было тело – вот только цепляться за него нечем. Она выскользнула из себя с ощущением опадания – как линялое перо птицы или слива, упавшая с дерева.
Какой это вызвало шок! У нее не было ни веса, ни сущности. Она парила в воздухе, и мечтательная нереальность полета соперничала с ужасной правдой внизу. Ее тело. Она… оно… приземлилось на ворота и изогнулось дугой, волосы растрепались, посыпались имбирные бутоны, напоминавшие маленькие огоньки. Гладкая лазурная шея, остекленевшие глаза, устремленные в никуда. Здесь ее розовая сорочка выглядела непристойно, задравшись до бедер – и даже более непристойно, когда вокруг начала собираться толпа.
И истошно кричать.
Железный флерон пронзил ее прямо в центре груди. Сарай сосредоточилась на этом маленьком острие скользкого алого железа и… подлетела к своей телесной оболочке, пока мужчины, женщины и дети Плача тыкали пальцами, хватались за горло и давились собственными хриплыми страдальческими воплями. Такой свирепый шум, такие искаженные лица – в своем ужасе они едва походили на людей. Сарай хотелось кричать в ответ, но ее не услышат. Они не могли увидеть, не ее – дрожащего призрака, взгромоздившегося на груди своего же свежего трупа. Все что они видели – это непристойность, несчастье. Божьего отпрыска.
Оставшиеся мотыльки нашли свою хозяйку. Она всегда думала, что они умрут вместе с ней, но в них еще теплились остатки жизни – последние клочки сознания, пока рассвет не обернет их дымом. Мотыльки лихорадочно парили у ее мертвого лица и неистово дергали за окровавленные волосы – будто могли поднять девушку и отнести обратно домой.
Но нет, не могли. Пыльный ветер снес их в сторону, и остались только крики, гримасы ненависти и… правда.
Все это по-настоящему.
Сарай мертва. И хоть ей уже не требовалось воздуха, понимание удушало, как когда она очнулась от кошмара и не могла вдохнуть. Ее родное бедное тело… в таком положении, на виду у всех! Ей хотелось спрятать себя в собственных объятиях. А тело… оно лишь начало потерь. Душа тоже уйдет. Мир поглотит ее. Энергия никогда не пропадает бесследно, а вот Сарай пропадет, и воспоминания тоже – все ее стремления, вся ее любовь. Ее любовь.
Лазло.
Память вернулась неукротимым потоком. Взрыв, его последствия. Смерть отвлекла девушку. Ахнув, она взглянула вверх и приготовилась увидеть, как цитадель падает с неба. Вместо этого ей предстало… небо – лунное сияние, рассекающее дым, и даже мерцание звезд. Сарай моргнула. Цитадель не падала. Крылья серафима были сложены.
Правда снова ускользнула от нее. Что из этого реально?
Суматоха вокруг нее, и без того невыносимая, стала даже более сумбурной. Не верилось, что крики могут зазвучать громче, но именно это и случилось, и когда Сарай увидела почему, ее сердца – или воспоминание о них – подскочили от яростной надежды.
В небе летел Разалас, оседланный Лазло. До чего великолепное зрелище! Чудовище преобразилось, и… Лазло тоже. Он стал версией махалата – голубой, как небеса и опал, от его вида у Сарай перехватило дыхание. Длинные темные волосы развевались от взмахов крыльев Разаласа, пока тот приземлялся, и на Сарай нахлынула дикая радость помилования. Если Разалас летал, Лазло был голубым, то это, в конце концов, просто сон.
О боги…
Лазло соскользнул со спины монстра, и если до этой вспышки радости отчаяние Сарай было мрачным, то после оно стало просто обездоленным. Ее надежда не могла пережить горе, увиденное на лице возлюбленного. Он покачнулся. Не смог вдохнуть. Прекрасные мечтательные глаза стали как выжженные дыры, и что хуже всего – он смотрел не на нее. Лазло смотрел на тело на воротах, истекающее кровью с кончиков коричных волос, и к нему и потянулся. Не к ней, а к нему.
Сарай заметила, как дрожат его руки. Наблюдала, как он проводит пальцем по тонкой розовой лямке, упавшей с ее мертвого плеча, и вспомнила ощущение от его рук, когда он опускал ту же лямку, а еще жар губ на коже и утонченные дорожки чувств, словно это действительно произошло в реальности – словно сошлись не только их разумы, а и тела. Жестокость ситуации резала душу как нож. Лазло впервые прикоснулся к ней по-настоящему, а Сарай ничего не ощущала.
Лазло поправил лямку. По его щекам заструились слезы. Ворота были высокими. Голова мертвой Сарай, опущенная вниз, находилась выше поднятой головы юноши. Он прижался лицом к ее волосам, как если бы они были чем-то драгоценным. Кровь закапала на рубашку и размазалась по шее и подбородку. Лазло приподнял девушку за шею сзади. До чего же нежно он держал эту мертвую пустышку! Сарай попыталась коснуться его щеки, но рука прошла прямо сквозь него.
При первом посещении его сна Сарай стояла прямо перед Лазло, будучи уверенной в своей невидимости и с тоской думая, как бы ей хотелось, чтобы этот странный мечтатель сосредоточил на ней взгляд своих милых серых глаз.
И вдруг он это сделал. Только он. Лазло увидел ее, и это дало ей материальность, словно его колдовской свет был магией, которая сделала Сарай реальной. За последние ночи она прожила больше, чем за все предыдущие, не говоря уж о ее настоящих днях и ночах – все благодаря тому, что он ее увидел.
Но не в этот раз. Не было больше ни колдовского света, ни магии – только отчаяние, достойное худших деяний Изагол. «Лазло!» – воскликнула Сарай. По крайней мере, она произнесла имя, но у нее не было ни воздуха, ни языка, ни зубов, чтобы озвучить его вслух. У нее ничего не было. Махалат прибыл и переделал их обоих.
