Чего бы она ни ждала, это определенно был не шорох крыльев. Когда тот раздался, рассекая воздух, приправленный изумленными криками остальных, Минья часто заморгала и вышла из своего транса. Увидев источник звука, поднимающийся над садом, она испытала такой шок, что задержала дыхание.
На секунду все призраки в цитадели почувствовали, что ее хватка ослабла. Но это быстро прошло. Минья вновь заявила на них свое право, усилив хватку, но каждый призрак все равно ощутил мимолетное дуновение свободы. Какая мука! Словно перед ними открыли дверь клетки – и тут же закрыли. Раньше такого не случалось. Эллен могли подтвердить, что за пятнадцать лет воля Миньи ни разу не дрогнула, даже во сне.
Вот насколько масштабным было ее изумление при виде молодого человека и монстра, поднимающегося над головами Руби, Ферала и Спэрроу, чтобы с широкими взмахами крыльев приземлиться в клумбу цветов анадны прямо посреди сада. Белые лепестки закружились как снежная вьюга, а спутанные волосы девочки взметнулись от лица, пока она щурилась против ветра.
Мезартим. Мезартиум. Человек и монстр, оба незнакомцы, оба голубые. Не успев понять, «кто» и «как», Минья осмыслила все последствия существования Лазло и подумала, что это все меняет.
Но прежде всего, обнаружив решение проблемы Плача и ее собственной она почувствовала не облегчение, а определенную потерю контроля – медленную, уверенную и разрушительную, как утечка, которая украдет весь воздух из ее мира.
Она все равно держалась как королева на военной доске. Глаза сузились до щелочек, как термолокаторы гадюки, пока девочка наблюдала за прибытием чужаков.
Лазло слез на землю. Сначала он заметил троицу – их охваченные горем лица у садовых перил – и уж конечно не обошел вниманием призраков, но именно Минью искал его взгляд, и именно к ней он пошел с Сарай, прижатой к груди.
Все увидели, кого он держит, ее сломанную оболочку, розовую, красную и коричную, такую невыносимо прекрасную на фоне его голубой кожи. Руби первой не выдержала и хрипло, с содроганием вскрикнула. В ее впалых глазах блеснули красные рубины. Кончики пальцев обратились десятью горящими свечками, а она даже не заметила. Скорбь Спэрроу проявилась в увядании цветов вокруг ее ног. А они даже не знали, что дар девушки может работать наоборот – высасывая жизнь из всех растений, которых она касалась. Ферал неосознанно призвал снопы туч, соединившихся вокруг них, закрыв собой небо, горизонт, Пик и сузив мир до этого места – этого сада, и только сада.
Лишь Минья оставалась целеустремленной. И когда Лазло подошел, ее призраки заняли боевую позицию.
Дюжина стояла в разных точках сада, многие прятались в галерее, полные готовности отразить вторжение. И хотя взгляд Лазло не отрывался от Миньи, он почувствовал их присутствие позади себя. Увидел их позади нее, через аркаду. И когда мертвые жители Плача откликнулись на зов госпожи, двигаясь к аркам, которые вот уже пятнадцать лет служили проходами между садом и галереей, Лазло закрыл их.
Ее воля контролировала призраков, а его – баррикадировала им путь. Это был первоначальный обмен в диалоге могущества – без слов, только магия. Металлические арки стали жидкими и закрылись, чего не делали со дня смерти Скатиса, отрезав Минью от основного полка ее армии. Девочка стояла спиной к галерее, а мезартиум сливался бесшумно, но она ощутила потерю контроля над душами. Ее лицо напряглось. Призраки в саду наступали на Лазло сзади. Он даже не обернулся, но в металлической глотке Разаласа загрохотало предупредительное рычание.
Руби, Спэрроу и Ферал наблюдали за происходящим с затаенным дыханием.
Лазло и Минья встали лицом к лицу, и хотя они были не знакомы, их связывало нечто большее, чем труп Сарай. Минья, в отличие от Лазло, обо всем догадалась. Этот фаранджи контролировал мезартиум, а значит, он – сын Скатиса.
И, соответственно, ее брат.
Но это открытие не пробудило в ней родственных чувств – только опаляющую горечь, что он унаследовал ее дар и жил припеваючи, в то время как она отчаянно в нем нуждалась.
Откуда он взялся?!
Должно быть, это тот парень, благодаря которому Сарай стала такой дерзкой. «Я знаю, что человека может не воротить от моего вида, – сказала она, пылая непокорностью, которой Минья раньше в ней не замечала. – Потому что один меня видел, и ему вполне нравится мой вид».
Что ж, либо ее ввели в заблуждение, либо она лгала. Это не человек.
Чудище повернулось к призракам, а парень – к девочке. Секунды дышали напряжением. Едва сдерживаемой силой. В Минье Лазло видел беспощадного ребенка, пытавшегося его убить и чья преданность кровопролитию наполняла Сарай отчаянием. Он видел врага, а посему его ярость нашла цель.
Но! Она враг, который ловит призраков как бабочек в сети, а он – юноша с погибшей возлюбленной на руках.
Лазло упал перед ней на колени. Согнувшись над своей ношей, опустился на пятки, чтобы оказаться на одном уровне с девочкой. Он посмотрел ей в глаза и, не увидев там ни капли сочувствия, ни намека на человечность, приготовился к борьбе.
– Ее душа, – выдавил Лазло, и его голос еще никогда не звучал так хрипло, будто в горле булькала кровь. Он не знал, как все работает или что это будет значить. Только то, что какую-то часть Сарай еще можно спасти – нужно спасти. – Ты должна ее поймать.
Кто-то другой – практически кто угодно – увидел бы его печаль и простил бы командный тон.
Но не Минья.
Она и так была твердо намерена поймать душу Сарай. К ней девочка и прислушивалась. Стоило ей узнать, что Сарай упала, как она вытянула свои чувства до предела, ожидая, едва дыша, следя за верными признаками пролетавших мимо погибших. Вот каково это: ты прислушиваешься, но не ушами, а всем своим естеством. И, как и в случае со слухом, легкое прикосновение души может заглушить более близкое, громкое присутствие.
К примеру, этого высокомерного чужака, вторгшегося к ним на крылатом металлическом монстре.
Он осмелился явиться сюда и отвлечь ее, чтобы приказать сделать то, чем она и так занималась!
Будто если бы не он, она бы позволила Сарай исчезнуть!
– Да кем ты себя возомнил?! – прошипела Минья сквозь стиснутые зубы.
А кем Лазло себя возомнил? Сиротой, божьим отпрыском, библиотекарем, героем? Может, он все в совокупности, но единственный ответ, пришедший в голову, и единственно важный в данном контексте был «Сарай»: кем она ему приходилась, а он – ей.
– Я… Сарай моя… – начал он, но не закончил. Для них не было подходящего слова. Не супруги, не жених с невестой – когда бы они успели принести друг другу клятву? Еще не любовники – но уже и не друзья. Поэтому он замялся с ответом, оставив
