– Зачем? – спросила она снова. – Тебе нужны были еда и убийца. Это не значит, что тебе надо было меня трахнуть.
– О, ты была мне нужна. Еще как нужна! – Его дыхание не согревало ей горло, влажный бриз, который, по идее, должен быть ей неприятен. – Такая живая, такая теплая… а ты была совершенна. Были и другие, но за них я не держался. С тобой я был осторожен.
Она вспомнила, как он на нее смотрел и спрашивал разрешения.
– Иногда я не могу устоять и сплю со смертными, но я не дорожу ими. Теперь мы вместе. – Он поцеловал ее в горло, но не там, где пульс, а там, где шея переходит плечо. – Я тебя выбрал.
Элиана не отстранилась.
– Однако Никки узнала, – выдохнул он.
– И убила меня.
Элиана отпрянула, освобождаясь из его объятий. Себастьян пристально посмотрел ей в глаза. Его взгляд был непроницаем.
– Конечно. А разве ты поступила бы иначе?
– Я…
– Брось я тебя сегодня ночью и спутайся с другой – или другим – ты бы меня простила? – он потянулся к ней, сплетая свои пальцы с ее. – Не разъярилась бы, поцелуй я кого-то так, как целую тебя? Встань я перед кем-то на колени и попроси разрешения…
– Да. – Она сжимала его руку до тех пор, пока не увидела, как он поморщился. – Да.
Себастьян кивнул.
– Как я уже сказал, мы зорко охраняем свою территорию.
Элиана покачала головой.
– И это все? Мы убиваем, но только не в полнолуние или новолуние. Мы пьем кровь, но на самом деле не так много. Если мы все-таки убиваем, то из-за какой-то территориальной хрени.
– Территория может прокормить не так много хищников. У меня есть ты, а у тебя – я.
– Итак, я убила Николь, и теперь ты со мной? – Она не могла сказать, что испытывала в эти минуты – волнение или отвращение.
«Или то и другое?»
– Да, пока один из нас не выбесит другого настолько, что тому хватит сил его убить, – прошептал Себастьян.
Она вырвала руку из его пальцев.
– Да? И как мне это сделать?
Она глазом не успела моргнуть, как Себастьян прижал ее к стене склепа.
– Я не говорю, что обязательно, Элиана. Это часть игры. – Он с притворной нежностью прижался лбом к ее лбу.
Она посмотрела на пол склепа, куда упало сердце Николь. Окровавленная рубашка лежала на тонком слое земли, покрывавшей потрескавшийся цементный пол. Стены сырой каморки густо поросли мхом.
«Переход». Элиана слышала эхо собственного голоса, но та девушка, которой она была, умерла.
Она посмотрела на Себастьяна и улыбнулась. «Игра?» Возможно, пока еще она не в состоянии его убить, однако что-нибудь наверняка придумает. Можно найти помощника, только в отличие от Себастьяна, она не будет настолько наивна в своей заносчивости, чтобы оставить порожденного ею вампира, способного убить ее саму, в живых.
«А пока…»
Мило улыбнувшись, она обняла его.
– Я опять голодна. Пригласишь меня на обед? Или… – она наклонила голову, заглядывая ему в глаза, – …давай найдем обиталище повеселее? Или же и то, и другое?
– С удовольствием.
Он поглядел на нее с отчаянием, какое она уже видела во взгляде Никки, когда та смотрела на Себастьяна.
«Это пригодится…»
Элиана притянула его к себе, чтобы поцеловать, – и ей стало немного жаль, что придется его убить.
Совсем чуть-чуть.
Эллен Кашнер. История
– Ты проехал на красный! – восклицает она не без восхищения.
– Знаю, – как всегда самодовольно отвечает он и, поддав газу, обгоняет маячивший перед ними вот уже несколько кварталов фургон. – Я люблю скорость.
Он слишком стар для нее, но ей все равно. Возраст никогда не был помехой. Она историк – почти. Еще пара статей, и ей присудят степень в старейшем университете страны. Беспокоит другое: он не делится с ней подробностями истории своей жизни.
– Я забыл, – отвечает он, когда она настаивает. – Это было так давно.
Он помнит. Она знает, что он помнит. Просто не хочет рассказывать.
– Почему ты по-прежнему ездишь на машине с механической коробкой передач? – придирчиво спрашивает она.
– Все должны ездить на механике. Ты что, не умеешь?
– Конечно, умею. Но в городском траффике автомат удобнее.
Он аккуратно пересекает оживленную площадь, окруженную старинными зданиями. Здесь водителям приходится сражаться за пространство с опаздывающими студентами – юными интеллектуалами, считающими, что машины обязаны останавливаться перед ними, – а также с попрошайками, туристами и рассеянными преподавателями вышеупомянутых студентов. Когда он впервые увидел эту площадь, она кишела студентами другого сорта – в черных мантиях и грязных сапогах, смотрящих не перед собой, а то вверх, в поисках вывесок постоялых дворов, то вниз – чтобы не наступить в кучку конского навоза, гнилую кочерыжку или ненароком не споткнуться о надравшегося крестьянина. Сегодняшние студенты не смотрят под ноги, да и вверх голову не задирают.
– С дороги, придурок! – рявкает он на белобрысого бродягу с рюкзаком, шагнувшего на проезжую часть, не дожидаясь зеленого сигнала.
Он любит водить машину и ругаться. В молодости ему не доводилось делать ни того, ни другого. С тех пор прошло очень много лет. Также он любит рок-н-ролл и блюз.
– Ничто не сравнится с американским блюзом, – говорит он. – Эрик Клэптон – жалкая копия Мадди Уотерса[47].
– Ты бывал в Америке? – спрашивает она.
– Однажды, – кривится он. – Ужасное место.
Она давно уяснила, что не стоит отпускать шуточки про тягу к родной земле. Он терпеть их не может. Порой она все равно шутит, когда хочет его позлить, но не более того.
Она пытается разговорить его, пока он еще не отошел ото сна.
– Расскажи о Мировой войне, – спрашивает она, но он лишь отворачивается.
– О которой? – бормочет он.
– Которая больше понравилась.
– Та, где был тот коротышка на коне. Он стоял на холме, осматривая костры, у которых собрались остатки его армии. Сущий сброд. Солнце клонилось к закату. Обращаясь к адьютанту, он сказал: «Друг мой…»
Она шлепает его по голове книжной закладкой.
– Я тоже смотрела этот фильм!
Они гуляют вдоль реки в самом центре города. Набережная у моста полна торговцев, неистово пытающихся всучить им всякую дребедень: бижутерию, дешевые подделки брендовых сумочек, старые комиксы, акварельные рисунки с изображением собора. Карикатурист рисует портреты. Вопреки расхожему мнению, ее возлюбленный отражается в зеркалах, но она почему-то уверена, что нарисовать на него карикатуру будет невозможно. Как вообще может выглядеть такая карикатура? Его главные черты не видны глазу. Она украдкой косится в сторону. Он стоит, глядя на собор. У него длинный тонкий нос, высокий лоб, волосы зачесаны назад… Тут ей приходит в голову новая мысль:
– Тебя когда-нибудь рисовали?
– Я…
Если он снова скажет «я не помню», она ему как следует врежет. Но он лишь мрачнеет.
Его рисовали. Красками, карандашами, и даже маслом. Кажется, какой-то студент на каком-то чердаке написал его портрет углем, пока он спал. А одна девушка под зонтиком пыталась изобразить его акварелью.
Он
