— Индруш, сходи, пожалуйста, к нему, — Морозов кивнул на Сафронова. — Скажи, чтобы шел в гостиницу. Через двадцать минут я активирую «Периметр» и переведу весь комплекс на автоматику.
Индра кивнула и скрылась за дверью. Морозов повернулся к карте и мысленно еще раз провел линию от ВПП к перевалу, и за него — в джунгли. Где-то там лежит среди сломанных деревьев разбитый глайдер. Где-то там совсем еще молодая девушка, почти девочка, отчаянно борется за жизнь.
Или уже не борется. А может быть, для нее все случилось мгновенно. Удар, вспышка — и тьма.
Морозов поймал себя на том, что стал часто задумываться, как люди ощущают свою смерть. Что они чувствуют в последнее мгновение? О чем думают? Как одолевают страх? И что они видят там, за чертой?
«Надо в отпуск, — оборвал поток вопросов Морозов, — на пару недель, не меньше. А то я погрязну в рефлексии. Нет ничего хуже рефлексирующего спасателя».
— Он не уходит, — сказала вернувшаяся Индра. — Говорит, будет ждать всю ночь. И завтра. И потом… Сколько надо будет, столько и будет.
— Ясно, — Морозов неожиданно разозлился. — Хорошо, я сам.
Он почти выбежал из здания, поднялся по лесенке, сощурился, когда с океана налетел сырой, теплый ветер, и еще издали закричал Сафронову:
— Каплей, вы что, мальчик маленький?! Вам же сказали — покиньте территорию, скоро будут активированы охранно-следящие системы! Вы соображаете, где находитесь? Это комплекс Центроспаса, а не санаторий. Все, шагом марш отсюда.
— Тихо! — неожиданно перебил Морозова космолетчик, перебил таким голосом и с таким выражением лица, что Морозов вынужден был замолчать. — Слышите? Поют…
Повернувшись к перевалу, Морозов прислушался. Сначала он слышал только шелест листвы и шум ветра, но постепенно сквозь него начали пробиваться какие-то странные звуки. Это и впрямь было похоже на песню — простую, вроде бы детскую, совершенно неуместную здесь и сейчас.
— Сюрреализм какой-то, — пробормотал Морозов, вглядываясь в заросли на горном склоне. — Не может же такого быть…
— Огонь! — каким-то сомнамбулическим голосом произнес Сафронов. — Вон там, где дорога.
Морозов увидел — между стволами деревьев мелькали живые огоньки.
— Факелы, — сказал он и активировал гарнитуру связи. — Индруша, будь добра, дай свет на склон. Туда, где дорога к перевалу.
Песня стала слышнее, огоньки — ближе. На куполе главного здания комплекса вспыхнул лазерный зенитный прожектор, конверсионное чудовище, способное освещать объекты на орбите. Морозов называл его «эхо войны». Индра выставила яркость на десять процентов и сфокусировала световое пятно на склон, туда, где дорога выходила из зарослей.
Морозов видел, что космолетчик готов сорваться с места и побежать навстречу звукам и огням, и успокаивающе похлопал его по плечу.
— Потерпите. Через пару минут все станет понятно.
Действительно, прошло не более двух минут, и на освещенную прожектором грунтовку из леса вышла самая странная процессия из всех, какие видел на своем веку Морозов.
Человек сорок мужчин и женщин, чьи тела были разрисованы красным и белым, одетые в лохмотья и тряпье, а то и вовсе голые, несли на плечах сплетенный из веток и сучьев помост. Пылали факелы. Качались копья и дубины. На помосте не сидела даже, а восседала — нога в лубке, голова перевязана — лейтенант Космофлота Римма Голикова.
И еще — в такт шагам вся эта невозможная процессия пела, пела тоненькими детскими голосами, очень коверкая слова, и это вроде бы выглядело смешно, но на самом деле Морозов вдруг понял, что ему страшно.
Купии в макасинеИзиновую Сину.Изиновую СинуВ кайсине пиисли.Она пыла расиней,Изиновая Сина.Упая ис кайсины,Исмасалась в гяязи!— Римка! — закричал Сафронов и побежал навстречу процессии.
Девушка улыбнулась, помахала ему рукой. От здания Центроспаса к площадке спешили люди. В отелях зажигались окна, над Ривьерой в сиреневом небе скользнул, заходя на глиссаду, плоский, белый стратоплан — на Деметру прибыла очередная партия отдыхающих.
Дикари остановились, бережно опустили помост и столпились вокруг. Даже на таком расстоянии было видно, как они испуганы. Морозов сел на бордюрный камень, устало провел ладонью по лицу. Для капитана-лейтенанта и его невероятно везучей невесты все закончилось хорошо. Как в сказке.
Для Морозова и вышедших из джунглей людей все только начиналось…
Автор Третий. Смена парадигм
Понедельник— И что это такое?
— Ты о чем?
— Я про тинни-винни, что сейчас от тебя на такси укатила.
— А, ну с ней вроде все нормально будет.
— Серьезно? Все нормально? Совсем поехавший? Меня мало? Кус раббак, Среды и Пятницы? Теперь еще и нимфеток трахаешь?
— Блеск, заводишься с полоборота. Главное, подобрать состав для зажигания.
— Может, со Средой и Пятницей тоже не спишь?
— Прекращай. Технически я спал с этой, как ты выразилась, «тинни-винни». Мой «пентхаус» три шага в длину, три с половиной в ширину…
— Это у тебя такие оправдания? В метрах на шаг квадратный?
— Левый угол от выхода — душ-генуя, правый — холодильник. Углы напротив заняты электрикой. В середине — кровать. Где мне еще расположить незваных гостей?
— Незваных, да?
— Да я вообще не знаю, откуда она взялась. Чуть ли не вломилась среди ночи. Я уж думал, гиббоны через охрану пробились. И стоит в соплях и слезах. Просилась переночевать, рассказывала какую-то ерунду.
— Врала?
— Врала.
— А чего пустил тогда?
— Ну, она очень странно врала. А гиббоны шумели по-честному.
— Ладно, допустим. Чего она наплела?
— Просилась на одну ночь. Говорила, что мать хочет сдать ее в аренду, а отчим насилует.
— Что из этого вранье?
— Эмоции. Давай мирно сядем, выпьем бозы, и я все по полочкам разложу?
— Уточнять не стал?
— Каля, кус раббак, стоит в дверях зареванная девчонка, под окнами перестрелка, а я буду выбивать признания о том, как именно ее насилуют?
— Ладно, проехали. Ну а чего она зареванная была?
— Ну, я-то вполне вменяемый, Каль. Пускать ее к себе у меня превеликого желания не было. Вот и давила на жалость. Но эти эмоции, они были какие-то ненастоящие. Словно ей это уже давно в привычку.
— Я тебе поражаюсь! Ты прекрасно видишь, как тебе врут, как тебя пытаются использовать, и потакаешь этому.
— К этому привыкаешь.
— Кус има шельха!
— Что?
— Ты ведь знаешь о том, когда и в чем я тебе врала?
— Разумеется.
— Какой стыд, лех меня кибенимат… Я-то думала, что ты так подкатывал, что ты типа такой психолог-пикапер. А ты попросту действительно видишь всех нас насквозь.
— О сколько нам открытий чудных…
— Мерзавец, еще и скалишься.
— Массаж?
— Массаж.
— Ну вот, другое дело.
— Ты о чем?
— Когда ты нежишься от массажа, ты сияешь васильком. А то пришла — распушенная, как чертополох.
— А ты откуда знаешь, как васильки и чертополох выглядят?
— Ну я ж не всегда слепым был.
— Ты мне не рассказывал. Ты вообще о себе ничего никогда не рассказываешь.
— Да кому нужна моя правда? Чего каждый раз раскланиваться. Проще помалкивать.
— Расскажи.
— О чем рассказать?
— Ну, обо всем. Ты всегда умел насквозь видеть? Или как супергерой из комиксов, тебя облило ядовитыми
