«Биороботы не испытывают эмоций — адекватные реакции заложены в них программой. Чьи же и какие эмоции передает читателям работающий над рукописью биот?»
«Ваши дети достойны того, чтобы через страницы романов с ними говорили настоящие, думающие и чувствующие люди».
И еще много, много, много всего… А перед глазами плыли настоящие, живые, теплые, чувствующие тела в бикини и панталончиках…
— Все, Макс! — Его, ослепшего и отупевшего, тронул за плечо Петр Саныч. — Довольно. Мы сделали все, что могли. Для завтрашней пресс-конференции этого будет вполне достаточно, а дальше — поглядим на реакцию. Если читатели нас поддержат — продолжим борьбу. Ступай домой, отдохни, переоденься. Ты ведь придешь на банкет?
Максим хотел ответить что-то про пир во время чумы, затем подумал, что биоту, запрограммированному на выполнение всего одной функции, и в голову не пришло бы заниматься подобными сравнениями, и зашелся в приступе дурацкого, неконтролируемого хихиканья. Петр Саныч, все прекрасно понимая, сжал его плечо и пошел настраивать на отдых других сотрудников.
Пятнадцать лет — это, конечно, не юбилей, но все же срок весьма солидный. Десятилетие «Обстоятельств слова» Максим не отмечал — просто потому, что тогда еще доучивался в школе и о работе в издательском бизнесе даже не помышлял. Но наслышан о подобных празднованиях был изрядно. По этой причине он взял напрокат настоящий смокинг. Литераторы — они такие; творить они могут в халатах и стареньких разношенных свитерах, на встречи с читателями приходить в демократичных джинсах и простеньких батничках, а на банкет наверняка припрутся в чем-нибудь чопорном и великолепном. Не может же он, сотрудник издательства, выглядеть на их фоне нищебродом?!
Как выяснилось, со смокингом он угадал. Виктор Палыч и Петр Саныч, во всяком случае, пришли почти в таких же. Авторы оделись кто во что горазд, но тоже смотрелись официально и торжественно. Дамы превзошли себя. На них Максим, разумеется, не мог не заострить внимания и, благостно вздыхая, примечал и узнавал под роскошными платьями самые изысканные фасоны, самые богатые кружева, которые доселе мог лицезреть лишь на картинках в интернете.
Однако после первого же выпитого бокала шампанского в голове зашумело, а вся скопившаяся за последние несколько суток усталость выплеснулась, обрушилась на него одним махом. До того стало обидно, что Максим на минутку затосковал: народ будет веселиться, отрываться напоследок, а он… Неужели просто уйдет домой?
Народ меж тем уже вставал из-за столов и разбредался по залу. Беседовали о чем-то наскоро собравшиеся группки, журчали голоса подвыпивших девчонок, шелестели шелка… К нему подошла Наташа в длинном, до пола, обтягивающем бордовом платье… кажется, предложила потанцевать, но Максим пьяно мотнул головой, поднялся с места и, пошатываясь, побрел в сторону своего кабинета, расположенного, к счастью, на том же этаже. По дороге зацепился за внимательный взгляд Петра Саныча и вдруг подумал, что главный редактор, наверное, может подозревать в шпионаже и самого Максима. Почему нет? Сотрудник он относительно новый, запросто может быть засланным казачком, выведывать все тайны и сливать основному нанимателю… Как, впрочем, и маркетолог Мишка, и литературный редактор Наташа, и Лида с первого этажа…
Добравшись до кабинета, он плюхнулся в кресло и привычным, неосознанным, доведенным до автоматизма движением включил комп. Зачем, для чего? Не работать же он собрался?! Что-то царапало его, что-то подсказывало — мол, неспроста ты подключился к Сети, парень…
Глаза слипались. Самым мудрым решением было бы сейчас уехать домой и отоспаться перед пресс-конференцией, но пальцы уже сами вводили пароль от облачного диска, на котором Максим хранил сокровенное. Не самое мудрое решение, но вполне подходящее для того, чтобы привести себя в чувство.
Он открыл одну папку с фотографиями, затем другую, блаженно прищурился. Да, угадывать модель трусиков под тканью вечерних платьев — занятие весьма интересное, но разве сравнится оно с тем, чтобы просто рассмотреть во всех деталях ту же модель на обнаженном, освобожденном от прочей одежды теле?
Сотни, тысячи лиц и фигур… Когда-нибудь и их полностью заменят девушки-биоты — секс-индустрия развивается полным ходом. Но пока еще можно было наслаждаться живыми, застенчивыми взглядами, естественными, не развратными позами, любоваться пикантными подробностями неидеальных, с милыми мелкими изъянами, не специально выращенных для строго определенной функции тел. Сможет ли однажды обворожительный, искусственно наполненный под завязку агрессивным эротизмом биоробот посетовать, что ощущает себя то ли участницей кастинга, то ли пациентом гинеколога? Вряд ли. Сможет ли сообразить, что подчас простые хлопковые слипы куда нужнее Максиму, нежели откровенные, вызывающе никчемные полоски ткани вдоль и поперек интимных мест?
Максим вздрогнул. Как-то слишком быстро и просто пришло понимание. Он вычислил засланного казачка.
Сердце заколотилось. Нужно скорее сообщить Петру Санычу! Он, конечно, сочтет молодого верстальщика обыкновенным пьяным идиотом, да еще и извращенцем — ведь, не объяснив причин своей догадки, Максим не сможет привести доказательство! Или сможет? Вполне достаточно будет указать на шпиона, а дальше — дело техники! Биоты только с виду неотличимы от людей, но мозги у них отнюдь не человеческие…
Максим, разворачивая кресло, одновременно попытался рывком подняться из него — и мигом уткнулся в грудь неслышно подошедшей Наташи. Литературный редактор опешила, отшатнулась, затем заливисто расхохоталась.
— Экий ты неловкий, Макс! Может, отвезти тебя домой?
— Что ты тут делаешь?
— Тебя потеряла, — пожала она плечами и вновь заулыбалась.
А потом разглядела выражение его лица — и мигом все поняла.
— Как ты догадался, родной? — с кривой усмешкой качнула она головой. — Где я прокололась?
— Ограниченность твоей программы, родная, — попытался в тон ей ответить Максим, но вышло куда злее, чем он хотел; видимо, шампанское еще не полностью выветрилось. — Трусы из натуральных тканей хорошего качества — это правильно. Простой, надежный, мягкий хлопок — это прекрасно. Но ни одна нормальная женщина не наденет такое белье под обтягивающее вечернее платье.
Наташа постояла, обдумывая информацию, затем кивнула, приняв ее к сведению.
— И что мы будем делать, родной?
— Не знаю, что будешь делать ты, родная, а я намереваюсь поделиться открытием с главным редактором. Есть какие-то возражения?
— Есть, родной! — Она прошла и мягко опустилась в кресло — к счастью для Максима, стоящее спинкой к монитору. — Ты подумай: оно тебе надо?
Максим подумал. Еще полгода назад он планировал приударить за Наташей — она была дружелюбной, общительной и очень симпатичной. Сейчас он внутренне содрогался, примеряя на себя ощущения — он мог бы целоваться с ней, ласкать ее, снимать с нее деликатные предметы туалета, заниматься с ней любовью…
Нет, не то! Думать надо о другом. Она почему-то считает, что он не должен сообщать о ней главреду. Считает, что ему это невыгодно. Почему?
— Почему?
— Ну, смотри: издательству все равно крышка. Даже несмотря на такую роскошную агиткампанию и отчаянную пресс-конференцию на грани фола.
— Постой-ка! Ты же сама предложила этот лозунг — «Людьми для людей»!
— Верно! И всячески подсказывала вам, направляла
