обстоятельства: содержать в Москве большое семейство с кучей малолетних детей становилось все труднее. Но надежды эти не оправдались; на прибыльные, но рискованные операции Сергей Тимофеевич не решался – отчасти из-за своей непрактичности, отчасти из гордости. Он, например, никак не соглашался открыть винокуренный завод, несмотря на все выгоды, демонстрируемые преуспевающими в этом деле соседями. «Вспомнил Сергей Тимофеевич завет своего отца, который всегда говаривал: никакие спекуляции не удавались и не удадутся никогда Аксаковым; одно святое дело – земледелие». Однако и «святое дело» требовало хозяйской сметки, навыков и долготерпения, которых у Сергея Тимофеевича в помине не было. Жили кое-как: не голодали, но и не роскошествовали. Иногда с мыслью о более изысканных блюдах отправлялись обедать к родителям в Ново-Аксаково, отправлялись на подставных, то есть сменных лошадях, заранее подготавливаемых по пути следования экипажа. Ново-Аксаково и Надежино разделяли сто верст, так что пословица «ехать за сто верст киселя хлебать» приобрела вполне реальный смысл.

Зато полным ходом шла в Надежине жизнь литературная, художественная, артистическая. Много читали, причем по давней аксаковской традиции читали вслух, обсуждали прочитанное, декламировали. Сергей Тимофеевич испробовал себя в новом жанре – в критике: написал разбор трагедии «Федра». Опубликованный позднее в журнале «Вестник Европы», этот разбор стал началом литературно-критической деятельности Аксакова, надо сказать куда более успешной и яркой, чем его деятельность поэтическая.

Литературные занятия перемежались охотой и рыбной ловлей, дальними увлекательными прогулками.

Дети по мере взросления приобщались к интересам родителей; раньше и охотнее всех приобщился старший сын Костя. К моменту переезда в Надежино ему исполнилось четыре года. А покидал он родной дом уже девятилетним мальчиком.

В надежинский период довольно резко обозначился характер Кости, выявились черты, сохранившиеся в нем на всю жизнь. Впоследствии Константин Сергеевич даже утверждал, что с течением времени он почти не менялся: созревал и обогащался ум, но нравственное чувство осталось то же.

Любимец отца, похожий на него внешне (крепкая стать, широта в плечах), Костя душевным складом был весь в мать. От нее он перенял, как говорил Иван Аксаков, «возвышенность помыслов, суровость в отношении к себе, строгость требований, элемент доблести и героизма». И все это проявлялось в нем легко и естественно, не как обязанность, не как правило, установленное и навязанное кем-то со стороны, а как внутренняя потребность.

Читать Костя выучился рано, четырех лет, то есть к самому началу жизни в Надежине. Первым делом он принялся за русских писателей XVIII века. Книги, которые воспитали и Сергея Тимофеевича, и Ольгу Семеновну, теперь формировали ум и душу их сына. Константин читал и Ломоносова, и Хераскова, и Княжнина, и Державина, и Дмитриева. Иван Аксаков рассказывает: «Когда ему [Константину] минуло восемь лет, отец подарил ему в богатом переплете том стихотворений Ивана Ивановича Дмитриева. По этой книге, которую Константин Сергеевич скоро знал наизусть, Ольга Семеновна учила читать детей своих:

Москва, России дочь любима,Где равную тебе сыскать!

Или:

Мои сыны, питомцы славы,Красивы, горды, величавы.

Если любовь к русской литературе, особенно к ее гражданским, одическим традициям, воспитывалась у Константина под двойным перекрестным влиянием родителей, то интерес к античности заронила в нем именно Ольга Семеновна. Почитательница матери Гракхов и Муция Сцеволы, она внесла в семью дух преклонения перед героическим, спартанским началом древнего мира. Первой книгой, прочитанной Костей, рассказывает Иван Аксаков, «была История Трои, издания 1847 года… переложение „Илиады“ на русский и надобно признаться, варварский язык»[28]. Персонажи поэмы – Ахилл, Гектор, Диомед – стали любимыми героями Кости, и как иные играют в колдунов и разбойников, он играл в войну троянцев с греками. Фигурки воинов с копьями и щитами вырезались из карт.

(Интерес к античности сохранился у Константина на всю жизнь, приобретая со временем все более целенаправленный и глубокий характер. Когда в 1833 году, уже будучи студентом, Константин мечтал, чтобы «русскими словами» заговорил «об Одиссее доблестном Гомер», то задуманный труд он обещал посвятить «маменьке». Это был жест благодарности за пробужденный интерес к античному миру.)

Попадали в Надежино и, значит, в руки Кости и литературные новинки. Круг чтения современной литературы, к сожалению, нам в точности неизвестен, но одно имя можно назвать уверенно – Пушкин. «„Евгений Онегин” присылался тетрадями. Все это читалось вслух, громко, с каким-то увлечением» (И. Аксаков). Конкретно речь шла о «тетраде» с первой главой «Евгения Онегина», вышедшей в феврале 1825 года; следующие главы появились позднее и читались Аксаковыми уже в Москве.

С молодых лет воспиталась в Косте привязанность к отеческому краю. Любовь к музам уживалась с теплым чувством к родным местам. «Стихи Державина и русская деревня вспеленали его, так сказать, с детства» (И. Аксаков). И когда Константин, будучи взрослым, предавал стихам свои самые дорогие воспоминания, мысль его неизменно обращалась к истокам.

Я помню тихое село,Тебя я помню, двор обширный —С зеленым бархатным ковром,Тебя я помню, дом наш мирный,Довольства и веселья дом…Как живы в памяти моейМои младенческие лета.Когда вдали от шума светаЯ возрастал среди полей,Среди лесов и гор высокихИ рек широких и глубоких…

«Русское чувство» Кости, питаясь родными источниками, распространялось на всю Россию и на ее прошлое. Из двух столиц он предпочитал старую столицу, Москву, видя в ней символ героической отечественной истории. Эпизоды этой истории отпечатывались в сознании мальчика; в семье помнили, как еще в Надежине Костя видел сон – Красную площадь и Минина в цепях, что впоследствии он и рассказал в стихах: «Нет, мечта не приснилась…».

Пристрастие Кости ко всему родному доходило порою до крайности. Так, он отказался называть Сергея Тимофеевича папой ввиду иностранного происхождения этого слова (французское «рара») и именовал его «отесенькой». Звучало это диковато и комично, но Константин с детских лет привык быть последовательным в своих поступках, не обращая внимания на то, как они выглядят в глазах окружающих. «Отесенькой» Константин называл отца всю жизнь и постепенно добился того, что и другие дети именовали Сергея Тимофеевича только так.

До переезда в Надежино в Ново-Аксакове постоянным участником всех занятий и забав был проживавший здесь младший брат Сергея Тимофеевича Аркадий. В обращенном к нему стихотворении «Осень» (1824) С. Т. Аксаков вспоминал, как они вместе «пленялись Пушкиным» (еще одно подтверждение пробудившегося в семье глубокого интереса к поэту), вместе «хохотали смешному» и т. д.

Умы и души обнажив,Сердец взаимным излияньемИли о будущем мечтаньемМы наслаждались, все забыв.Сходны по склонностям, по нравамСходны сердечной простотой,К одним пристрастные забавам,Любя свободу и покой,Мы были истинно с тобоюЕдинокровные друзья…

Единокровные друзья… Как это хорошо сказано! Сергей Тимофеевич нашел формулу, выражающую сущность отношений между членами семейства, когда кровная близость помножалась на родство духовное.

Все Аксаковы были объединены любовью к природе, ощущая эту любовь как черту семейную. Позднее

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату