– Дом переходит в ваше владение в равных долях с сестрой и братом. Все остальное имущество завещано лично вам, включая мебель, посуду, столовое серебро. Управление домом осуществляется на средства трастового фонда, так что вам можно не беспокоиться о налогах и содержании. Фонд обо всем позаботится. Но вы должны понимать, что дом нельзя будет продать. Он должен всегда оставаться в собственности вашей семьи.
– Конечно, она понимает, – сказала Изабель. – Она же не дурочка.
Френни подписала все необходимые бумаги, после чего подали чай с печеньем.
– Ваша тетя угостила меня этим чаем в нашу первую встречу, – сказал Джона Харди. – И каждый год присылает мне целый ящик на адрес конторы. – Он поднял чашку, как бокал. – Спасибо, мисс Оуэнс!
Френни отпила глоток. Смелость.
И вот бумаги подписаны, чай допит. Все дела сделаны, пора ехать домой. Изабель и Френни попрощались с нотариусом, вышли на улицу, сели в машину, и Чарли повез их обратно по ухабистым улицам Бостона, которые были коровьими тропами, когда Мария Оуэнс приехала в город, чтобы учредить изначальный трастовый фонд для своей дочери, для своей внучки и для всех девочек, что родятся в далеком будущем. Тетя Изабель задремала на заднем сиденье. Когда машина подпрыгнула, въехав в рытвину на дороге, Изабель на секунду проснулась и растерянно огляделась.
– Это Нью-Йорк?
– Нет. Мы едем домой, – успокоила ее Френни.
Когда они приехали на улицу Магнолий, Френни отвела тетю в дом и уложила ее в постель. Она помогла Изабель раздеться и надеть ночную рубашку. Тетя мерзла, ее бил озноб, и Френни надела ей на ноги шерстяные носки и укутала плечи вязаной шалью. Она принесла тазик теплой воды, чистую тряпочку и брусок черного мыла и вымыла тете лицо и руки. Утром она позвонила Джет и Винсенту и велела немедленно приезжать. Они взяли машину в прокате и приехали после обеда на девятый день: гнали со скоростью девяносто миль в час, стараясь обогнать время, которого оставалось всего ничего. Сразу же, даже не сняв пальто, они поднялись к тете и уселись в изножье ее кровати. Никто не произнес ни слова. Все пребывали в такой растерянности, что просто не знали, что говорить. Френни, Джет и Винсенту всегда казалось, что тетя Изабель будет жить вечно. То, что происходило сейчас, казалось попросту невозможным. Все когда-то кончается, а потом начинается снова, но в этот раз все начнется без Изабель.
В комнату влетел воробей и принялся кружить под потолком. Френни принесла из кладовки стремянку, вскарабкалась на самый верх и протянула руку к мечущейся птице.
– Не возвращайся на летнее солнцестояние, – сказала она воробью. – Здесь уже никого не будет, и никто тебя не спасет.
Дул северный ветер, а тетя по-прежнему мерзла и была очень слаба. Поэтому Френни не стала открывать окно в ее комнате. Держа воробья на ладони, она спустилась на лестничную площадку между этажами, где под зеленым окном стоял мягкий диванчик и где раньше висел портрет Марии Оуэнс. Френни открыла окно и выпустила воробья. Проводив его взглядом, она развернулась и потрясенно застыла. Тетя стояла рядом.
– Как ты спустилась? Давай я тебя отведу обратно, – сказала Френни. – Тебе надо лежать.
– Хочу отдать тебе одну вещь. – Изабель указала взглядом на диванчик, где на бархатистом сиденье лежала тоненькая золотая цепочка с кулоном. Сапфир Марии Оуэнс, подарок любимого мужчины, которым тот от нее откупился. Френни читала об этом камне в дневнике Марии. – Носи его не снимая, и твое сердце вернется к тебе. Надень прямо сейчас.
Тетин голос звучал так настойчиво, что Френни без возражений надела цепочку на шею и спрятала кулон под рубашку. Камень был на удивление теплым.
Джет вышла на лестницу и позвала:
– Френни, иди быстрее. Она уходит.
– Нет. Она здесь, со мной.
Но рядом не было никого. Френни бросилась вверх по лестнице, ворвалась в тетину комнату и резко остановилась в дверях. Изабель слабо взмахнула рукой, мол, подойди ближе. Медленно, словно во сне, Френни подошла к кровати и опустилась рядом с ней на колени.
– Тетя, милая тетя, – сказала Френни. – Нам нужно еще столько всего обсудить. Почему ты уходишь так скоро? Побудь с нами еще немного.
– Не все в этой жизни зависит от моей воли, – ответила ей Изабель, с трудом выговаривая слова. – Но от моей воли зависит, как именно воспринимать жизнь и все, что она преподносит. Это и есть самый главный секрет. Так мы меняем свою судьбу.
Винсент потихоньку попятился к двери. Его лицо стало мертвенно-бледным. Ему было невыносимо смотреть, как угасает, слабея, сильная женщина. Словно меркнущий свет. Словно поблекшие, хрупкие крылья засохшего мертвого мотылька.
– Я, наверное, пока выйду, – пробормотал он.
– Ты никуда не пойдешь, – сказала ему Френни. – Мы все будем с ней до конца. Это наш долг перед тетей.
– Вы ничего мне не должны, – еле слышно проговорила Изабель.
Френни погладила ее по руке.
– Не разговаривай, береги силы.
Сил у Изабель почти не осталось. Она сделала знак Френни, чтобы та наклонилась поближе, и прошептала свои последние слова. Кроме Френни, их никто не услышал – это был последний подарок любимой племяннице, – и Френни не смогла сдержать слез.
Изабель тихо вздохнула, последний вздох сорвался с ее губ, воспарил к потолку, задержался на миг, потом выплыл из комнаты в коридор, вниз по лестнице, на площадку между этажами и дальше – наружу, сквозь приоткрытое окно, в осеннюю ночь. К тому времени в доме стало темно. Как-то вдруг наступила ночь. Было чуть за полночь. Десятый день. Время промчалось так быстро, что никто не заметил.
Сестры обмыли покойницу теплой водой с черным мылом и обрядили ее во все белое. Потом они вышли в сад, где хрустально-прозрачная ночь полнилась звездами. Чуть позже приехал Чарли с обоими своими сыновьями. Изабель Оуэнс уложили в простой сосновый гроб и отвезли на старое кладбище, где были похоронены родители Френни, Джет и Винсента. Все знали, что Изабель не хотела пышных похорон, и в знак уважения к воле усопшей все прошло тихо, практически по-домашнему. Френни отправила телеграммы Эйприл в Калифорнию, Оуэнсам в Мэн и Оуэнсам в Бостон – с датой и временем смерти тети. В память о ней можно сделать пожертвования в городскую библиотеку. Двое сыновей Чарли, которых Изабель Оуэнс вернула к жизни, вылечив от наркомании, и которые всегда боялись смотреть ей в глаза, плакали, опуская гроб в яму. Френни звонила Эйприл еще в тот, первый день, когда узнала, что тетя больна, и Эйприл прислала огромный букет белых роз с листьями папоротника. Вместо молитвы Джет прочитала стихотворение из книги, которую когда-то сама подарила тете.
В этой Жизни короткой,Длящейся час, не более,Так много – так мало —Подвластного
