– Бросай свою пукалку, молокосос! Не поможет она тебе уже! Хватай бердыш и давай за мной! – крикнул он на молодого стрельца, подбегая к двери и замахиваясь на Андрея Яковлевича. – Руби царскую сво…
Стрелец не успел закончить фразу. Раздался глухой хлопок. К его удивлению, сознание успело заметить, что от выстрела из непонятной штуковины не было такого привычного облака дыма. Что-то внезапно больно обожгло ему грудь, и стрелец будто налетел на преграду. Приостановился, споткнулся о выпавший из его рук бердыш да неуклюже завалился на бок. Молодой стрелец испуганно глядел на то, как падает тело убитого товарища. Потом посмотрел на троицу бояр с пистолетами в руках. Это непонятное маленькое чёрное «что-то» только что убило его наставника. Теперь он понял, что это неказистое «что-то» – ужасно смертельное оружие, которое теперь может легко убить и его самого. Молодой стрелец упал перед чужаками в дорогих одеждах на колени и громко заголосил. Ему стало очень страшно. Это был первый в его жизни бой, он же оказался и последним.
Потребовалось некоторое время, чтобы распределить по саням всех оставшихся в живых заговорщиков. Одних саней, на которых приехал Николай с товарищами, оказалось мало. Пришлось реквизировать в обоих домах боярские и стрелецкие сани. Заехали на постоялый двор за Марфой. Забрали заодно подельников святого отца и в путь, в Кремль. Но в Кремле Петра Алексеевича не оказалось. Николай обнаружил его на окраине Преображенского села, где тот вместе с Лефортом проводили смотр Семёновского и Преображенского полков. Командовал полками генерал Головин. Вскоре государь со свитой отбывал в Европу, и ему хотелось перед поездкой быть уверенным в том, что он оставляет свою гвардию в полной боеготовности, и при необходимости та сможет в его отсутствие достойно противостоять стрельцам. Он не верил старой армии, чувствовал, что она не только не готова к войне, но и от неё можно ещё ожидать предательства. Сейчас убрать стрельцов он пока не мог. Для этого нужно применить новый подход в формировании и в подготовке регулярной армии, а затем получить хотя бы формальный повод для расформирования стрельцов. Пётр Алексеевич готовил верную себе армию и выжидал, проявляя в этом деле воистину царское терпение.
За селом Преображенское стоял неимоверный грохот орудий. На широком поле то тут, то там появлялись облака дыма, окутывая пушки. Они стояли на левом фланге. Там оттачивали своё мастерство бомбардиры, а на правом – Лефорт проверял готовность фузилёров. Это тех же стрельцов, только своих, выращенных Петром Алексеевичем собственноручно из когда-то «потешного войска». Это были полки, которые вместе с ним штурмовали Азов, в надёжности которых он мог быть полностью уверен.
На расстоянии пятидесяти шагов от выстроившейся шеренги стрелков установили фигурные мишени в рост человека. Лефорт подавал команду взмахом платка. Раздавался слаженный, дружный выстрел то пулями, то картечью, и деревянных мишеней щепы разлетались в разные стороны. Солдаты учились стрелять. Выкашивать косой смерти шеренги противника.
Государь же очень любил пушки. Он лично бегал от орудия к орудию, чтобы убедиться, что бомбардиры всё делают верно. Иногда Пётр Алексеевич от нетерпения вырывал из рук солдата банник, сам драил ствол орудия. Собственноручно заряжал его ядром и порохом, выверял угол наклона, а затем брал раскалённый пальник и прикладывал его к запальному фитилю. Гремел выстрел, ядро с шипением вылетало из ствола, и через мгновения деревянная цель разлеталась в щепы. Пётр Алексеевич с довольным видом отдавал обратно пальник бомбардиру и гордо говорил:
– Вот как надо! Понял?!
И тут же метровыми шагами быстро шёл к другому орудию, чтобы вновь внимательно наблюдать за работой бомбардиров. Те старались делать своё дело хорошо и не робеть под внимательным взглядом государя. Если выстрел действительно был хорош, царь радовался с искренностью ребёнка и от души хлопал широкой ладонью удачливого бомбардира по плечу Тот старательно терпел медвежьи удары, чтобы не вызвать недовольство государя.
Пётр Алексеевич как почувствовал, что за ним кто-то следит. Он обернулся и увидел в конце поля, на дороге, несколько саней с людьми. Прямо напрямик по заснеженному полю к нему шёл Николай. Государь нетерпеливо махнул ему рукой, чтобы шёл ещё быстрее. Сыскарь перешёл на бег. Получился бег по пересечённой местности. Правда, обувь совершенно неспортивная. Сапоги с абсолютно гладкой подошвой из толстой воловьей кожи раз за разом скользили по рыхлому снегу. Хоть немного, но помогали держаться невысокие каблуки с набойками. Так что кое-как, но добежал по нетоптаному снегу.
– Доброе утро, государь! – радостно поздоровался Николай, абсолютно не выказывая недовольства, усталости и сбитого дыхания.
– И тебе не хворать! – задорно ответил Пётр Алексеевич и подозрительно покосился на своего нового соратника. – Ты это где пропадаешь, Николай? Да и сияешь весь, как медный таз! Небось всю ночь с молодой жёнкой в постели прокувыркался, в то время как мы тут с Лефортом и Головиным аж с самого утра всё поле чуть ли не на пузе излазили? Усталые и голодные, как сами черти! Вот, Меншикова послал в деревню за провизией! Но кто его знает, когда он ещё вернётся? Его пошлёшь по одному делу так он десять мест заодно излазит, но выгоду для себя и меня обязательно отыщет! Ладно, пошли, покажешь мне – чему тебя твои англичане научили!
Царь, не дожидаясь ответа и не оборачиваясь, чтобы проверить, идут ли за ним или нет, широкими шагами направился обратно к пушкам. Он
