– Сделайте это, – прошептала Мейбл. – Пусть ее разрубят и сожгут дотла, к черту.
– Мейбл! – возмущенно откликнулась на ее слова миссис Холт.
Элси вздохнула. Сколько же их в мире, в прошлом и в будущем: печальных, одиноких маленьких девочек. Она уже довольно настрадалась. О ком говорила Сара, о Гетте – или о себе самой?
Элси уже заняла дом Сары и получила ее бриллиантовое колье. Она не сомневалась в том, какого решения ожидал бы от нее теперь Руперт.
– Сара может оставить Гетту себе, раз для нее это так важно. Но я настаиваю, чтобы ее убрали из дома и заперли в мансарде, подальше от моего ребенка.
– О, благодарю, благодарю вас, миссис Бейнбридж! – пропищала Сара. – Я уверена, что вы поступаете правильно.
Щеки у нее пошли красными пятнами. Глаза блестели ярко, как иней.
– В мансарде, вы понимаете?
– Да, да. Я буду держать ее в мансарде, ничего страшного.
Сара схватила Гетту так порывисто, будто вырвала ее из лап смерти. Она прижимала ее к себе нарисованной стороной, но из-за раненой руки никак не могла ухватить половчее.
– Кто-нибудь поможет мне отнести ее наверх?
Мейбл и Хелен дружно попятились.
– Господь милосердный! – воскликнула миссис Холт. Побряцав ключами, она отперла кухонную дверь. – Вы уж поскорее, мисс Бейнбридж. Мои девушки скоро собственной тени начнут бояться.
Когда Сара с Геттой скрылась в доме, Элси вынула из кармана спичечный коробок. Питерс протянул руку, но она отрицательно качнула головой. Этот огонь она хотела зажечь сама.
– Наконец-то, – прошептала Мейбл.
Элси приблизилась к груде обломков. Подул ветер, и вуаль у нее за спиной поднялась, как черный дым. Она будто увидела себя со стороны – серьезную и торжественную, в черном.
Части компаньонов причудливо перемешались: волосы цыгана, отделенные от головы, словно скальп, разрубленное пополам жутковатое дитя. Теперь они ее не пугали. Вынув спичку, Элси чиркнула по коробку.
Искра, вспышка синеватого света, потом оранжевое пламя. Сквозь перчатки Элси почувствовала тепло. Она наблюдала, как огонек пляшет на ветру, чувствуя силу в руке и готовность одним движением выпустить эту силу на волю. Она уже ощущала запах дыма.
– Ну же, мэм, – поторопила Хелен.
Элси отпустила спичку и дала ей упасть.
Затрещало дерево, груда разом вспыхнула. Из пламени за ней наблюдал глаз. Краски теряли цвет, а он таял, стекал по щеке, будто кровь.
Бридж, 1635Кажется, я поступила правильно. Кажется, все идет хорошо.
Тот цыганенок (Меррипен, как он называет себя) прижился в конюшне. Он торжественно поклялся, что не станет оставлять двери незапертыми и помогать своим нечистым на руку соплеменникам. Я знаю, что это за народ.
С тех пор, как я сменила гнев на милость и помогла ее маленькому другу, Гетта вся светится от удовольствия, носится по лестницам наперегонки со своими спаниелями, носит на кухню выращенные ею травы большими пучками и любуется моими бриллиантами. Меня немного удивляла эта радость, но в то же время я чувствовала, что горжусь своей дочерью. Ведь я решила, что она справилась с огорчением, преодолела его, как подобает леди. Ей, думала я, служит достаточным утешением то, что удалось пристроить на службу друга. Как удачно Джосайя сумел ей все объяснить, повторяла я мысленно. Могла ли я знать? Могла ли помыслить, что муж совсем ничего ей не сказал?
Все началось с приездом мальчиков. Стояли жаркие, неприятно душные дни. Все утро стрекотали сороки, обсуждая свои секреты. Но мои сыновья пребывали в прекрасном настроении, они выскочили из кареты, такие долговязые, неуклюжие, радостно хлопая друг друга по плечам.
Джеймс первым направился к Большому холлу. Генри его перерос. За этот год он сильно вытянулся, прямо, как тростник на одной из грядок Гетты. А Чарльз! С трудом верится, что Чарльз вышел из моего тела! Он такой крепыш и здоровяк, крепко сбит и наделен силой мастиффа. Неудивительно, что при рождении он произвел в моем теле столько разрушений, неудивительно, что повитуха сказала… Впрочем, теперь это уже не имеет значения.
Все мы долго обнимались, делились новостями. Ужин прошел весело и шумно, и улыбка не сходила с лица Гетты. Когда мы поели, она показала братьям, что подготовила к спектаклю: потайные лазейки и рычаги, помосты, похожие на облака. Она попробовала сделать пируэт, а Джеймс подхватил ее на руки, так что девочка будто бы взлетела на фоне расписанного задника, изображающего синее небо.
Из лавки мистера Сэмюелса прибыл очередной посыльный с коробками.
– Еще? – Джосайя притворился возмущенным, но я видела, что его радует каждая из выбранных мною вещиц.
– Мы удивим королеву этими диковинами, – сказала я. – Бридж окажется самой удивительной кунсткамерой, какую ей только доводилось видеть.
На сей раз посыльный доставил обманки – изображения людей, вырезанные из дерева, которых мистер Сэмюелс назвал своими компаньонами. До чего же они искусно сделаны, просто чудо! Здесь была не только та женщина, из лавки, но много, много других: и спящее дитя, и дама с лютней, и джентльмен с блудницей на коленях.
– Разрази меня гром! Видали вы что-нибудь подобное? – Чарльз подошел и потрогал одну фигуру своей толстой рукой. – Эта особа будто сошла прямо с портрета.
Гетта тоненько заскулила от восторга, как собачонка при виде обожаемого хозяина. Встав рядышком с Чарльзом, моя девочка завороженно и с восхищением рассматривала фигуры. Пока мальчики болтали, она, подойдя ближе, обходила их со всех сторон, обводила пальчиком край силуэтов.
– Смотрите, – сказал Генри, – Генриетта Мария играет в прятки.
Этим занялись и мы, пока слуги трудились, наводя порядок в доме: бегали, как дети, расставляли компаньонов в самых неожиданных местах, пытались испугать друг друга.
– Они должны выглядеть естественно, – говорила я. – Я хочу, чтобы люди подходили и заводили с ними беседу. Хочу, чтобы король наткнулся на компаньона и извинился!
Мы отыскали в доме тысячу укромных уголков и закоулков, тысячу мест, где можно разместить компаньонов наилучшим, самым выигрышным способом. Когда зажигали свет, деревянные фигуры выглядывали из своих убежищ и будто бы усмехались с видом заговорщиков. Они обещали, что устроят для королевы сюрприз на славу.
– Нас ждет триумф, – смеялся Джосайя. – Все это вместе – настоящий триумф.
Час был уже довольно поздний, но никто из нас не спешил уединиться, чтобы провести час перед ужином в тишине, за чтением. Мы были крайне возбуждены, взвинчены. До визита королевских особ оставалось меньше сорока восьми часов. Дом уже ожил, преобразился – доселе мы не видели его таким. Кажется, мы предусмотрели все, что только могли. Оставалось только одно: ждать.
– Когда же мы будем репетировать представление? – спросил Джеймс. При свечах он показался мне бледным и встревоженным. – Я разучил все движения, которые вы мне прислали, но лучше все повторить на месте.
– Завтра, – сказала я. – Завтра приезжают музыканты.
– «Триумф платонической любви». Недурно
