Пиршественные столы мы установили в Большом холле. На золотых блюдах были разложены перепелиные яйца, лососина, петушьи гребешки, сладкий картофель, финики. Все это было превосходно украшено травами Гетты. Я и не представляла до сих пор, как усердно трудилась для этого моя дочь.
С того вечера, когда Джосайя запретил ей участвовать в представлении на маскараде, Гетта была очень серьезна, послушна и вела себя безукоризненно. На пиру она с любопытством наблюдала за тем, как едят и болтают придворные. Я ожидала, что она станет хихикать, трогать тугие завитки на дамских прическах, но нет. Девочка только наклоняла головку к плечу, как воробышек, и смотрела. Хотела бы я проникнуть в ее мысли! Почему я, подобно Создателю, не могу читать в сердце у девочки, которую произвела на свет? Почему могу слышать Джосайю, а ее нет?
Застолье, кажется, не радовало Гетту – правда, еда редко бывает для нее источником удовольствия, с ее-то крохотным язычком. Однако, когда пришла Лиззи, чтобы отвести ее спать, на лице девочки появилось очень необычное выражение. Она уходила с улыбкой на устах – но какой улыбкой! От нее веяло ледяным холодом, а не обычным солнечным светом.
Тогда меня это не слишком взволновало, да и некогда было думать о Гетте, уходящей наверх. Воплощенное бессердечие, я слишком наслаждалась праздником, чтобы обратить на это внимание. Но сейчас мысль об этом пугает меня: безмолвная девочка сидит с ручным воробьем на коленях и слушает музыку и взрывы хохота, доносящиеся до нее снизу. Бедное дитя. Это не ее нужно было бросать в одиночестве, как прокаженную, а меня.
Мне хотелось лишь одного: родить дочь, чтобы она была при мне, – компаньонку, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся после ухода моей сестры Мэри. Я так жаждала этого, что и не задумывалась о том, какой ценой готова заполучить желаемое. Это я сожгла себе кончики пальцев, занимаясь ведовством – я составила зелье и вообразила себя всемогущим Богом. Почему же из-за моей алчности должна страдать Гетта?
Гетта не увидела ни выступления плясунов в красочных костюмах, ни акробатов, которые ходили по канатам прямо над Большим холлом. Она не видела, как в небо взлетали фейерверки и пышными цветами распускались над парком. Она не радовалась, глядя, как ахают и вскрикивают гости, натыкаясь то тут, то там на наших бессловесных компаньонов. Но может быть, и к лучшему, что она пропустила маскарад и представление.
Пока не началось представление, я и сама не понимала, как сильно изменился дом, превратившись в языческую рощу, полную нимф и сатиров. В экипаже из морских раковин я выехала на сцену в Большом холле и танцевала свой танец, а на шее у меня переливались и играли бриллианты. Вокруг танцевали русалки в полупрозрачных воздушных нарядах, пели песню сирены. С галереи сыпались цветочные лепестки. В воздухе плыл густой аромат флердоранжевой эссенции. Что бы подумала моя строгая Лиззи, если бы увидела все это, не говоря уж о пуританах Фейфорда!
Возможно, что это и в самом деле безнравственно и порочно – этот двор с его неуемной роскошью. Но… о, до чего же все это упоительно, как пьянит! И теперь, когда я все это видела своими глазами, не знаю, как смогу обойтись без этого.
Я так долго пишу, что глаза налились свинцом. Всякий раз, погружаясь в дремоту, я вижу комическую интерлюдию: злые волшебники и их прихвостни выскакивают из страшной огненной пещеры. Ужасные существа: уродливые коротышки с непомерно большими головами. В оранжевом дыму раздаются смешки. Если уснуть с такой картиной перед глазами, то кошмары будут мучить всю ночь.
Меня, вынуждена признаться, поразили уродцы королевы. Я не видывала таких раньше – существа выглядят неестественно и отчасти непристойно. Я бы сказала, что такие не должны существовать, не имеют права на жизнь, но вспоминаю Гетту и со стыдом умолкаю. Ибо люди считают, что мою дочь лишил языка тот же самый дьявол, что изувечил этих уродцев.
Как можно сравнивать мою Гетту с этими отвратительными тварями? Они безобразны, непропорциональны и внушают омерзение. Особенно один из них. Он даже не надевал маски, но выскакивал во время танцев, со зловещей ухмылкой на богомерзкой красной роже, кривляясь и корчась, как многоногое насекомое, пугая моих гостей. Едва прикрыв глаза, я так и вижу его: он быстро, суетливо шныряет между танцующими, и клубы дыма поглощают его короткое тельце.
На небе собираются тучи, серые, почти черные. Кажется, все же будет дождь. За деревьями рокочет гром, а вдалеке за Фейфордом я вижу в небе извилистую молнию. Если дождь будет очень сильным, отъезд двора, возможно, задержится. Возможно, нам посчастливится принимать их дольше, чем было задумано.
И вновь раскаты грома. Моему разгоряченному воображению чудится крик в ночи. Но за окном нет никого, ни человека, ни даже лисицы.
Молния заливает комнату ослепительным белым светом. В стекле я вижу свое отражение, испуганное, искаженное лицо.
– У Гетты нет ничего общего с уродами, – шепчу я, прежде чем задуть свечу. – Совершенно ничего общего.
Бридж, 1865Сара сидела у рояля, одной рукой неумело подбирая мелодию. В открытое окно у нее за спиной врывался холодный воздух. Пальцы, нажимая на клавиши, заметно дрожали.
– Закройте окно, Сара. Я вижу, что вы замерзли.
Она вскинула голову, посмотрела поверх нот.
– Я люблю свежий воздух. Мне нравится представлять, что я… где-то гуляю.
Несколько нот прозвучали фальшиво. Сара снова впилась глазами в клавиши.
Следовательно, Сара тоже чувствует это: какое-то необъяснимое напряжение. Дом заполнил удушливо-затхлый, теплый воздух. И еще запах. С того самого дня, как были преданы огню компаньоны, Элси постоянно ощущала запах гари, щекочущий ноздри. Он напоминал ей о деревянном младенце, разрубленном пополам – в глазах его не было ни гнева, ни боли, только ужасающая, леденящая пустота.
Вздохнув, Элси вернулась к своему занятию – она заворачивала подарок для Джолиона. Одно радовало – скоро из Лондона, из мира здравого рассудка, приедет ее милый мальчик и привезет новости. Понравится ли ему, как она благоустроила Бридж? В детской поклеили свежие обои: птички и веточки в восточном стиле, раскиданные по кукурузно-желтому фону. На стенах салона для рисования красовалась новая обшивка с украшениями в виде золоченых медальонов. Но лучше всего она распорядилась в саду: дала садовникам задание расставить повсюду горшки с посаженными в них елками и осветить фонариками. В детстве Джолион замирал, бывало, у рождественских витрин, не в силах отвести восторженных глаз от свечей и
